Ночь на ивана купала гоголь

Здравствуйте, в этой статье мы постараемся ответить на вопрос: «Ночь на ивана купала гоголь». Также Вы можете бесплатно проконсультироваться у юристов онлайн прямо на сайте.

  • fb2
  • pdf
  • epub
  • rtf
  • mobi
  • txt

Гоголь Николай — Вечер накануне Ивана Купала

За Фомою Григорьевичем водилась особенного рода странность: он до смерти не любил пересказывать одно и то же. Бывало, иногда если упросишь его рассказать что сызнова, то смотри, что-нибудь да вкинет новое, или переиначит так, что узнать нельзя. Раз, один из тех господ — нам простым людям мудрено и назвать их — писаки они, не писаки; а вот то самое, что барышники на наших ярмарках. Нахватают, напросят, накрадут всякой всячины, да и выпускают книжечки, не толще букваря, каждый месяц или неделю. Один из этих господ и выманил у Фомы Григорьевича эту самую историю, а он вовсе и позабыл о ней. Только приезжает из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане, про которого говорил я и которого одну повесть вы, думаю, уже прочли; привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам. Фома Григорьевич готов уже был оседлать нос свой очками, но, вспомнив, что он забыл их подмотать нитками и облепить воском, передал мне. Я, так как грамоту кое-как разумею и не ношу очков, принялся читать. Не успел перевернуть двух страниц, как он вдруг остановил меня за руку. «Постойте! наперед скажите мне, что это вы читаете?» Признаюсь, я немного пришел в тупик от такого вопроса. «Как что читаю, Фома Григорьевич? вашу быль, ваши собственные слова». — «Кто вам сказал, что это мои слова?» — «Да чего лучше, тут и напечатано: рассказанная таким-то дьячком». — «Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал!бреше, сучый москаль. Так ли я говорил?Що-то вже, як у кого черт ма клепки в голови!Слушайте, я вам расскажу ее сейчас». Мы придвинулись к столу, и он начал:

ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛАБыль, рассказанная дьячком ***ской церкви

Лет — куды! более чем за сто, говорил покойник дед мой, нашего села и не узнал бы никто: хутор, самый бедный хутор! Избенок десять, не обмазанных, не укрытых, торчало то сям, то там, посереди поля. Ни плетня, ни сарая порядочного, где бы поставить скотину или воз. Это ж еще богачи так жили; а посмотрели бы на нашу братью, на голь: вырытая в земле яма — вот вам и хата! Только по дыму и можно было узнать, что живет там человек Божий. Вы спросите, отчего они жили так? Бедность, не бедность; потому что тогда козаковал почти всякой и набирал в чужих землях не мало добра; а больше оттого, что незачем было заводиться порядочною хатою. Какого народу тогда не шаталось по всем местам: крымцы, ляхи, литвинство! Бывало то, что и свои наедут кучами и обдирают своих же. Всего бывало.

Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви

За Фомою Григорьевичем водилась особенного рода странность: он до смерти не любил пересказывать одно и то же. Бывало, иногда если упросишь его рассказать что сызнова, то, смотри, что-нибудь да скинет новое или переиначит так, что узнать нельзя. Раз один из тех господ — нам, простым людям, мудрено и назвать их — писаки они не писаки, а вот то самое, что барышники на наших ярмарках. Нахватают, напросят, накрадут всякой всячины, да и выпускают книжечки не толще букваря каждый месяц или неделю, — один из этих господ и выманил у Фомы Григорьевича эту самую историю, а он вовсе и позабыл о ней. Только приезжает из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане, про которого говорил я и которого одну повесть вы, думаю, уже прочли, — привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам. Фома Григорьевич готов уже был оседлать нос свой очками, но, вспомнив, что он забыл их подмотать нитками и облепить воском, передал мне. Я, так как грамоту кое-как разумею и не ношу очков, принялся читать. Не успел перевернуть двух страниц, как он вдруг остановил меня за руку.

— Постойте! наперед скажите мне, что это вы читаете?

Признаюсь, я немного пришел в тупик от такого вопроса.

— Как что читаю, Фома Григорьевич? вашу быль, ваши собственные слова.

— Кто вам сказал, что это мои слова?

— Да чего лучше, тут и напечатано: рассказанная таким-то дьячком.

— Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! бреше, сучий москаль. Так ли я говорил? Що то вже, як у кого черт-ма клепки в голови! Слушайте, я вам расскажу ее сейчас.

Мы придвинулись к столу, и он начал.

Дед мой (царство ему небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханцы пшеничные да маковники в меду!) умел чудно рассказывать. Бывало, поведет речь — целый день не подвинулся бы с места и все бы слушал. Уж не чета какому-нибудь нынешнему балагуру, который как начнет москаля везть, да еще и языком таким, будто ему три дня есть не давали, то хоть берись за шапку да из хаты. Как теперь помню — покойная старуха, мать моя, была еще жива, — как в долгий зимний вечер, когда на дворе трещал мороз и замуровывал наглухо узенькое стекло нашей хаты, сидела она перед гребнем, выводя рукою длинную нитку, колыша ногою люльку и напевая песню, которая как будто теперь слышится мне. Каганец, дрожа и вспыхивая, как бы пугаясь чего, светил нам в хате. Веретено жужжало; а мы все, дети, собравшись в кучку, слушали деда, не слезавшего от старости более пяти лет с своей печки. Но ни дивные речи про давнюю старину, про наезды запорожцев, про вязов, про молодецкие дела Подковы, Полтора Кожуха и Сагайдачного не занимали нас так, как рассказы про какое-нибудь старинное чудное дело, от которых всегда дрожь проходила по телу и волосы ерошились на голове. Иной раз страх, бывало, такой заберет от них, что все с вечера показывается бог знает каким чудищем. Случится, ночью выйдешь за чем-нибудь из хаты, вот так и думаешь, что на постеле твоей уклался спать выходец с того света. И чтобы мне не довелось рассказывать этого в другой раз, если не принимал часто издали собственную положенную в головах свитку за свернувшегося дьявола. Но главное в рассказах деда было то, что в жизнь свою он никогда не лгал, и что, бывало, ни скажет, то именно так и было. Одну из его чудных историй перескажу теперь вам. Знаю, что много наберется таких умников, пописывающих по судам и читающих даже гражданскую грамоту, которые, если дать им в руки простой Часослов, не разобрали бы ни аза в нем, а показывать на позор свои зубы — есть уменье. Им все, что ни расскажешь, в смех. Эдакое неверье разошлось по свету! Да чего, — вот не люби бог меня и пречистая дева! вы, может, даже не поверите: раз как-то заикнулся про ведьм — что ж? нашелся сорвиголова, ведьмам не верит! Да, слава богу, вот я сколько живу уже на свете, видел таких иноверцев, которым провозить попа в решете было легче, нежели нашему брату понюхать табаку; а и те открещивались от ведьм. Но приснись им… не хочется только выговорить, что такое, нечего и толковать об них.

Лет — куды! — более чем за сто, говорил покойник дед мой, нашего села и не узнал бы никто: хутор, самый бедный хутор! Избенок десять, не обмазанных, не укрытых, торчало то сям, то там, посереди поля. Ни плетня ни сарая порядочного, где бы поставить скотину или воз. Это ж еще богачи так жили; а досмотрели бы на нашу братью, на голь: вырытая в земле яма — вот вам и хата! Только по дыму и можно было узнать, что живет там человек божий. Вы спросите, отчего они жили так? Бедность не бедность: потому что тогда козаковал почти всякий и набирал в чужих землях немало добра; а больше оттого, что незачем было заводиться порядочною хатою. Какого народу тогда не шаталось по всем местам: крымцы, ляхи, литвинство! Бывало то, что и свои заедут кучами и обдирают своих же. Всего бывало.


Ворог його батька знае! почнуть що-небудь робить люди крещенi, то мурдуютця, мурдуютця, мов хорти за зайцем, а все щось не до шмигу; тiльки ж куди чорт уплетецця, то верть хвостиком — так де воно й вiзмецця, неначе з неба.


I

ГАННА


Звонкая песня лилась рекою по улицам села ***. Было то время, когда утомленные дневными трудами и заботами парубки и девушки шумно собирались в кружок, в блеске чистого вечера, выливать свое веселье в звуки, всегда неразлучные с уныньем. И задумавшийся вечер мечтательно обнимал синее небо, превращая все в неопределенность и даль. Уже и сумерки; а песни все не утихали. С бандурою в руках пробирался ускользнувший от песельников молодой козак Левко, сын сельского головы. На козаке решетиловская шапка. Козак идет по улице, бренчит рукою по струнам и подплясывает. Вот он тихо остановился перед дверью хаты, уставленной невысокими вишневыми деревьями. Чья же это хата? Чья это дверь? Немного помолчавши, заиграл он и запел: Сонце низенько, вечiр близенько,
Вийди до мене, мое серденько!

Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви


Так вы хотите, чтобы я вам еще рассказал про деда? Пожалуй, почему же не потешить прибауткой? Эх, старина, старина! Что за радость, что за разгулье падет на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно, и года ему и месяца нет, деялось на свете! А как еще впутается какой-нибудь родич, дед или прадед, — ну, тогда и рукой махни: чтоб мне поперхнулось за акафистом великомученице Варваре, если не чудится, что вот-вот сам все это делаешь, как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душа шалит в тебе… Нет, мне пуще всего наши дивчата и молодицы; покажись только на глаза им: «Фома Григорьевич! Фома Григорьевич! а нуте яку-небусь страховинну казачку! а нуте, нуте!.. — тара-та-та, та-та-та, и пойдут, и пойдут… Рассказать-то, конечно, не жаль, да загляните-ка, что делается с ними в постеле. Ведь я знаю, что каждая дрожит под одеялом, как будто бьет ее лихорадка, и рада бы с головою влезть в тулуп свой. Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу — и боже упаси! и душа в пятках. А на другой день ничего не бывало, навязывается сызнова: расскажи ей страшную сказку, да и только. Что ж бы такое рассказать вам? Вдруг не взбредет на ум… Да, расскажу я вам, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня. 4 Только заране прошу вас, господа, не сбивайте с толку; а то такой кисель выйдет, что совестно будет и в рот взять. Покойный дед, надобно вам сказать, был не из простых в свое время козаков. Знал и твердо-он-то, и словотитлу поставить. В праздник отхватает апостола, бывало, так, что теперь и попович иной спрячется. Ну, сами знаете, что в тогдашние времена если собрать со всего Батурина грамотеев, то нечего и шапки подставлять, — в одну горсть можно было всех уложить. Стало быть, и дивиться нечего, когда всякий встречный кланялся ему мало не в пояс.


4То есть в дурачки. (Прим. Н.В.Гоголя.)


  • Лычковская Ю. А. Образные параллели повестей Н. В. Гоголя «Страшная месть» и «Вечер накануне Ивана Купала» // Соврем. подходы к изучению нац. и зарубеж. лит. в шк. и вузе: Материалы науч.-метод. конф., 15-18 окт. 1996 г. — Могилев, 1996. — С. 50-52
  • Болкунова Н. С. Мотивы дома и дороги в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» (на материале повести «Вечер накануне Ивана Купала») // Филологические этюды: Сборник научных статей молодых ученых. — Саратов, 2000. — Вып. 3. — С. 108—111
  • Вечер накануне Ивана Купала
  • Вечера на хуторе близ Диканьки
  • Вий
  • Девяносто третий год
  • Женитьба
  • Заколдованное место
  • Записки сумасшедшего
  • Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка
  • Игроки
  • История создания комедии Ревизор
  • История создания повести Тарас Бульба
  • История создания поэмы Мертвые души
  • Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем
  • Коляска
  • Король забавляется
  • Майская ночь или Утопленница
  • Мёртвые души
  • Мертвые души по главам
  • Миргород
  • Невский проспект
  • Нос
  • Ночь перед Рождеством
  • Петербургские повести
  • Повесть о капитане Копейкине
  • Портрет
  • Пропавшая грамота
  • Ревизор
  • Рим
  • Сорочинская ярмарка
  • Старосветские помещики
  • Страшная месть
  • Тарас Бульба
  • Шинель

Читать онлайн «Ночь накануне Ивана Купала»

Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви

За Фомою Григорьевичем водилась особенного рода странность: он до смерти не любил пересказывать одно и то же. Бывало, иногда если упросишь его рассказать что сызнова, то, смотри, что-нибудь да скинет новое или переиначит так, что узнать нельзя. Раз один из тех господ — нам, простым людям, мудрено и назвать их — писаки они не писаки, а вот то самое, что барышники на наших ярмарках. Нахватают, напросят, накрадут всякой всячины, да и выпускают книжечки не толще букваря каждый месяц или неделю, — один из этих господ и выманил у Фомы Григорьевича эту самую историю, а он вовсе и позабыл о ней. Только приезжает из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане, про которого говорил я и которого одну повесть вы, думаю, уже прочли, — привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам. Фома Григорьевич готов уже был оседлать нос свой очками, но, вспомнив, что он забыл их подмотать нитками и облепить воском, передал мне. Я, так как грамоту кое-как разумею и не ношу очков, принялся читать. Не успел перевернуть двух страниц, как он вдруг остановил меня за руку.

— Постойте! наперед скажите мне, что это вы читаете?

Признаюсь, я немного пришел в тупик от такого вопроса.

— Как что читаю, Фома Григорьевич? вашу быль, ваши собственные слова.

— Кто вам сказал, что это мои слова?

— Да чего лучше, тут и напечатано: рассказанная таким-то дьячком.

— Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! бреше, сучий москаль. Так ли я говорил? Що то вже, як у кого черт-ма клепки в голови! Слушайте, я вам расскажу ее сейчас.

Мы придвинулись к столу, и он начал.

Дед мой (царство ему небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханцы пшеничные да маковники в меду!) умел чудно рассказывать. Бывало, поведет речь — целый день не подвинулся бы с места и все бы слушал. Уж не чета какому-нибудь нынешнему балагуру, который как начнет москаля везть1, да еще и языком таким, будто ему три дня есть не давали, то хоть берись за шапку да из хаты. Как теперь помню — покойная старуха, мать моя, была еще жива, — как в долгий зимний вечер, когда на дворе трещал мороз и замуровывал наглухо узенькое стекло нашей хаты, сидела она перед гребнем, выводя рукою длинную нитку, колыша ногою люльку и напевая песню, которая как будто теперь слышится мне. Каганец, дрожа и вспыхивая, как бы пугаясь чего, светил нам в хате. Веретено жужжало; а мы все, дети, собравшись в кучку, слушали деда, не слезавшего от старости более пяти лет с своей печки. Но ни дивные речи про давнюю старину, про наезды запорожцев, про вязов, про молодецкие дела Подковы, Полтора Кожуха и Сагайдачного не занимали нас так, как рассказы про какое-нибудь старинное чудное дело, от которых всегда дрожь проходила по телу и волосы ерошились на голове. Иной раз страх, бывало, такой заберет от них, что все с вечера показывается бог знает каким чудищем. Случится, ночью выйдешь за чем-нибудь из хаты, вот так и думаешь, что на постеле твоей уклался спать выходец с того света. И чтобы мне не довелось рассказывать этого в другой раз, если не принимал часто издали собственную положенную в головах свитку за свернувшегося дьявола. Но главное в рассказах деда было то, что в жизнь свою он никогда не лгал, и что, бывало, ни скажет, то именно так и было. Одну из его чудных историй перескажу теперь вам. Знаю, что много наберется таких умников, пописывающих по судам и читающих даже гражданскую грамоту, которые, если дать им в руки простой Часослов, не разобрали бы ни аза в нем, а показывать на позор свои зубы — есть уменье. Им все, что ни расскажешь, в смех. Эдакое неверье разошлось по свету! Да чего, — вот не люби бог меня и пречистая дева! вы, может, даже не поверите: раз как-то заикнулся про ведьм — что ж? нашелся сорвиголова, ведьмам не верит! Да, слава богу, вот я сколько живу уже на свете, видел таких иноверцев, которым провозить попа в решете2 было легче, нежели нашему брату понюхать табаку; а и те открещивались от ведьм. Но приснись им… не хочется только выговорить, что такое, нечего и толковать об них.

1То есть лгать. (Прим. Н.В.Гоголя.)

2То есть солгать на исповеди. (Прим. Н.В.Гоголя.)

Лет — куды! — более чем за сто, говорил покойник дед мой, нашего села и не узнал бы никто: хутор, самый бедный хутор! Избенок десять, не обмазанных, не укрытых, торчало то сям, то там, посереди поля. Ни плетня ни сарая порядочного, где бы поставить скотину или воз. Это ж еще богачи так жили; а досмотрели бы на нашу братью, на голь: вырытая в земле яма — вот вам и хата! Только по дыму и можно было узнать, что живет там человек божий. Вы спросите, отчего они жили так? Бедность не бедность: потому что тогда козаковал почти всякий и набирал в чужих землях немало добра; а больше оттого, что незачем было заводиться порядочною хатою. Какого народу тогда не шаталось по всем местам: крымцы, ляхи, литвинство! Бывало то, что и свои заедут кучами и обдирают своих же. Всего бывало.

Дьячок Фома Григорьевич рассказывал быль, и некий «панич в гороховом кафтане» успел уж выпустить её книжечкой, однако пересказ настолько не удовлетворил автора, что он взялся рассказать эту быль снова, как должно, а добросовестный пасечник — в точности передать его слова.

История, услышанная дьячком от собственного деда (в жизни своей никогда не лгал) и многие детали которой принадлежали дедовой тётке, содержавшей в то время шинок, — произошла лет за сто до того, на месте Диканьки, бывшей тогда «самым бедным хутором». Всякий народ шатался вокруг, многие без делу, и среди них Басаврюк, «дьявол в человеческом образе». В церковь он не ходил и на Светлое Воскресенье, а красным девушкам дарил подарки, давившие их, кусавшие и навевавшие всякие ужасы по ночам. Меж тем в селе жил козак Корж с красавицей дочкой, и был у него работник Петрусь, по прозванью Безродный. Приметив однажды, что молодые люди любят друг друга, старый Корж едва не побил Петруся, и только слезы шестилетнего Пидоркиного брата Ивася спасли бедного парубка: Петрусь был изгнан. А вскоре к Коржу повадился какой-то лях, «обшитый золотом», и вот уж все идёт к свадьбе. Пидорка посылает Ивася сказать Петру, что скорее умрёт, чем пойдёт за ляха, и, когда потрясённый Петрусь заливает горе в шинке, к нему подходит Басаврюк и предлагает несметные богатства за безделицу, за цветок папоротника. Они уславливаются встретиться в Медвежьем овраге, ибо только одну эту ночь, накануне Ивана Купала, цветёт папоротник. В полночь они пробираются топким болотом, и Басаврюк указывает Петрусю три пригорка, где будет множество цветов разных, а сорвать должно лишь папоротник и держать его не оглядываясь. Все, как ведено, делает Петро, хоть и страшно ему, что за цветком тянутся сотни мохнатых рук, а позади него что-то движется беспрестанно. Но сорван цветок, и на пне появляется недвижный и синий, как мертвец, Басаврюк, оживающий лишь от страшного свиста. Он велит Петрусю во всем слушаться той, что перед ними станет. Вдруг является избушка на курьих ножках, и выскочившая из неё собака превращается в кошку, а затем в безобразную ведьму. Она шепчет что-то над цветком и велит Петру бросить его — цветок плывёт огненным шаром среди мрака и падает на землю вдалеке. Здесь, по требованию старухи, Петрусь начинает копать и находит сундук, но позади раздаётся хохот, а сундук уходит в землю, глубже и глубже. Сказав, что надобно достать крови человеческой, ведьма подводит дитя лет шести под белою простынёю и требует отсечь ему голову. Срывает Петрусь с ребёнка простыню и, видя маленького Ивася, бросается на старуху и заносит уж руку. Но помянул Басаврюк Пидорку, а ведьма топнула ногой, — и стало видно всё, что не было в земле под тем местом, где они стояли. И помутился ум у Петруся.

Тут начался подлинный шабаш: Петрусь бежит, всё вокруг кажется ему словно бы в красном свете, в доме своём падает он и спит два дня и две ночи без просыпа. Пробудившись, не помнит Петрусь ничего, даже найдя в ногах своих два мешка с золотом. Он несёт мешки Коржу, и тот закатывает такую свадьбу, что и старики не помнят подобной. Одного Ивася нет на той свадьбе, украли его проходившие мимо цыгане. Чудно Пидорке, что не помнит Петрусь и лица ее меньшого брата. Но ещё чего-то важного не может вспомнить Петрусь и день за днём сидит, припоминая. Уж к каким знахарям ни обращалась Пидорка — все без толку.

И лето прошло, и осень, и зима, — страшен Петрусь, и одичал, и злится, а все мучится тщетным своим припоминанием. И решается несчастная Пидорка на последнее средство — привести из Медвежьего оврага колдунью, что умеет лечить все болезни, — и приводит ее ввечеру накануне Купала. И вглядевшись, все вспомнил Петрусь, захохотал и пустил топором в старуху. И явилось вместо старухи дитя, накрытое простынёю. Узнает Пидорка Ивася, но, весь покрывшись кровью, он освещает хату, и Пидорка в страхе убегает. Когда же высаживают сбежавшиеся люди дверь, уж никого нет в хате, лишь горстка пепла вместо Петруся, а в мешках — битые черепки. Пидорка уходит на богомолье в Киев, в лавру. Явился вскоре Басаврюк, но все сторонятся его (ибо поняли, что человеческий облик он принимал, чтоб отрывать клады, а молодцев приманивал, поскольку клады не даются нечистым рукам), а тётка дьячкова деда так далее оставляет прежний свой шинок на Опошнянской дороге, чтоб перебраться в село. За то Басаврюк и вымещает злобу на ней и других добрых людях долгие годы, так что и дьячков отец помнил ещё его проделки.

  • Статья
  • Обсуждение
  • Читать
  • Править
  • История

Дьяк Фома Григорьевич уже не в первый раз принимается рассказывать эту историю. Несколько лет назад какой-то панич записал ее и выпустил в книжечке. Но пересказ был настолько несуразен, что совершенно не удовлетворил дьячка. Вот потому-то он и решил снова пересказать быль. Добросовестный же пасечник обещался в точности передать слова его.

Эту историю Фома Григорьевич слышал от родного дела, который прославился тем, что ни разу за свою жизнь не соврал. Произошло необычайное происшествие лет сто назад, здесь же, в Диканьке, которая на ту пору была самым бедным в округе хутором.

Гоголь начал писать «Вечера» в 1829 году: юный писатель совсем недавно переехал из Нежина в Санкт-Петербург, где терпит неудачи на актёрском поприще, а затем и на литературном — убитый язвительными отзывами, он выкупает все доступные экземпляры своей первой поэмы «Ганц Кюхельгартен» и сжигает. Спасительной оказывается идея написать что-нибудь на тему Малороссии. Он забрасывает мать просьбами прислать как можно больше подробностей о жизни на родине: как одеваются сельские дьячки и крестьянские девки, как справляют свадьбы, какие существуют народные поверья и предания. Гоголь берётся за тему не из-за ностальгии: в столице в это время бушует мода на всё украинское. Выпускаются книги («Малороссийская деревня» Ивана Кулжинского

Иван Григорьевич Кулжинский (1803–1884) — писатель, публицист и педагог. Преподавал Гоголю латынь в Нежинской гимназии высших наук. Кроме того, в разные годы преподавал латынь и русскую словесность в Украинско-слободской гимназии, Институте благородных девиц и Харьковском университете, был директором нескольких гимназий. ⁠ , «Двойник, или Мои вечера в Малороссии»
Антония Погорельского
Алексей Алексеевич Перовский (1787–1836) — писатель, работал под псевдонимом Антоний Погорельский. Перевёл на немецкий «Бедную Лизу» Карамзина. Занимался ботаникой, три его публичные лекции на эту тему были изданы отдельной книгой. Участвовал в Отечественной войне 1812 года. Был близок литературному кружку арзамасцев. Воспитывал племянника — будущего писателя Алексея Константиновича Толстого. Автор сборника новелл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии», написанной для племянника сказки «Чёрная курица, или Подземные жители», романа «Монастырка». ⁠ , «Сказки о кладах»
Ореста Сомова
Орест Михайлович Сомов (1793–1833) — критик, писатель, журналист. Служил столоначальником в правлении Российско-американской компании. Был арестован после восстания декабристов, поскольку в здании компании собирались члены Северного общества, но затем освобождён. Писал стихи, повести и рассказы по мотивам украинского фольклора. Вместе с Антоном Дельвигом издавал альманахи «Северные цветы» и «Подснежник». Был редактором «Литературной газеты». Автор трактата «О романтической поэзии», сыгравшего важную роль в становлении романтизма в русской литературе. ⁠ ), ставятся оперы («Леста, днепровская русалка»
Николая Краснопольского
Николай Степанович Краснопольский (1774 — после 1813) — переводчик с немецкого языка. Переводил преимущественно театральные пьесы. Одна из самых популярных адаптированных им постановок — «Леста, днепровская русалка» — была переделкой пьесы «Дунайская русалка» австрийского драматурга Карла Фридриха Генслера. В своём либретто Краснопольский перенёс действие оперы в условно-сказочный мир Киевской Руси. ⁠ , «Пан Твардовский»
Алексея Верстовского
Алексей Николаевич Верстовский (1799–1862) — композитор и театральный администратор. Самым известным сценическим произведением Верстовского считается опера «Аскольдова могила» по роману Михаила Загоскина. В Москве она пользовалась большим успехом и шла больше 400 раз. По уровню востребованности у современников конкурировал с Михаилом Глинкой. После смерти Верстовского влиятельный музыкальный критик Александр Серов, вспоминая «Аскольдову могилу», о. ⁠ , «Козак-стихотворец»
Александра Шаховского
Александр Александрович Шаховской (1777–1846) — драматург. В 1802 году Шаховской оставил военную службу и начал работу в дирекции Императорских театров. Его первой успешной комедией стал «Новый Стерн», спустя несколько лет поставлена комедия «Полубарские затеи, или Домашний театр», в 1815 году — «Урок кокеткам, или Липецкие воды». В 1825 году скомпрометированный связями с декабристами Шаховской ушёл из дирекции театров, но сочинительство продолжил — всего он написал более сотни произведений. ⁠ ). Гоголь заканчивает работу над циклом к концу 1831 года — он успевает не только присоединиться к актуальному литературному тренду, но и, по сути, стать его лицом: со временем начинает казаться, что именно гоголевские «Вечера» открыли тему Малороссии в русской литературе.

  • Повести и рассказы «Вечера на хуторе близ Диканьки

    » (Сорочинская ярмарка
    ·Вечер накануне Ивана Купала ·
    Майская ночь, или Утопленница
    ·
    Пропавшая грамота
    ·
    Ночь перед Рождеством
    ·
    Страшная месть
    ·
    Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка
    ·
    Заколдованное место)
    ·
    «
    Миргород
    » (Старосветские помещики
    ·
    Тарас Бульба
    ·
    Вий
    ·
    Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем)
    ·
    «
    Петербургские повести
    » (Невский проспект
    ·
    Нос
    ·
    Портрет
    ·
    Шинель
    ·
    Записки сумасшедшего)
    ·
    Коляска

    Драматургия Женитьба ·

    Ревизор
    ·
    Игроки
    ·
    Утро делового человека
    ·
    Тяжба
    ·
    Лакейская
    ·
    Отрывок
    ·
    Театральный разъезд после представления новой комедии

    Публицистика Женщина ·

    «Борис Годунов», поэма Пушкина
    ·
    О поэзии Козлова
    ·
    Скульптура, живопись и музыка
    ·
    О средних веках
    ·
    О преподавании всеобщей истории
    ·
    Взгляд на составление Малороссии
    ·
    Несколько слов о Пушкине
    ·
    Об архитектуре нынешнего времени
    ·
    Ал-Мамун
    ·
    Жизнь
    ·
    Шлёцер, Миллер и Гердер
    ·
    О малороссийских песнях
    ·
    Мысли о географии
    ·
    Последний день Помпеи
    ·
    О движении народов в конце V века
    ·
    О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году
    ·
    Петербургские Записки 1836 года
    ·
    Рецензии из «Современника»
    ·
    Рецензии, не вошедшие в «современник»
    ·
    Рецензия для «Москвитянина» (Утренняя заря)
    ·
    О Современнике
    ·
    Выбранные места из переписки с друзьями
    ·
    О сословиях в государстве
    ·
    Авторская исповедь
    ·
    Размышления о Божественной Литургии

    Несохранившееся и отрывки Владимир третьей степени ·

    Рим
    ·
    Ночи на вилле
    ·
    Альфред
    ·
    Гетьман
    ·
    Страшный кабан (малороссийская повесть)
    ·
    Отрывки на неизвестных пьес
    ·
    Наброски плана драмы из украинской истории
    ·
    Страшная рука
    ·
    Фонарь умирал
    ·
    Дождь был продолжительный
    ·
    Рудокопов
    ·
    Семён Семёнович Батюшек
    ·
    Девицы Чабловы
    ·
    Что это?

    Прочее Италия ·

    «
    Арабески
    »
    ·
    Приложения к «Ревизору»
    ·
    Учебная книга словесности для русского юношества
    ·
    Письма

    Памятники 1909 и 1952 Москва ·

    1909 Харьков
    ·
    1910 Волгоград
    ·
    1997 Санкт-Петербург

    Родственники Василий Гоголь-Яновский ·

    Афанасий Гоголь-Яновский
    ·
    Гоголь-Яновские

    Гоголь в темах Алфавитный список произведений ·

    Музыка и кинематограф
    ·
    Нумизматика
    ·
    Филателия

Дьяк Фома Григорьевич уже не в первый раз принимается рассказывать эту историю. Несколько лет назад какой-то панич записал ее и выпустил в книжечке. Но пересказ был настолько несуразен, что совершенно не удовлетворил дьячка. Вот потому-то он и решил снова пересказать быль. Добросовестный же пасечник обещался в точности передать слова его.

Эту историю Фома Григорьевич слышал от родного дела, который прославился тем, что ни разу за свою жизнь не соврал. Произошло необычайное происшествие лет сто назад, здесь же, в Диканьке, которая на ту пору была самым бедным в округе хутором.

Дата создания:

1830.

Жанр:

повесть.

Тема:

власть денег, их губительное воздействие на человеческие отношения.

Идея:

богатство, приобретенное страшной ценой, не приносит счастья.

Проблематика.

Сокрушительное влияние тёмной силы на жизнь человека.

Основные герои:

Петрусь, Пидорка.

Сюжет.

Эту небылицу слышал дьячок от родного деда, известного правдивостью. Подробности в рассказ привнесены тёткой деда, которая держала шинок. Случилось всё лет сто назад до этого на том самом месте, где теперь Диканька, а тогда был очень небогатый хутор. Люду много разного было вокруг, бродили и бездельники. Был среди праздношатающихся Басаврюк, нечистый в образе людском. Храм Божий он стороной обходил, даже на Пасху. Девчат одаривать норовил, только те подарки им ужасами по ночам оборачивались. У местного козака Коржа была красавица дочь Пидорка. И жил у него наймитом молодой парубок Петрусь, прозванный Безродным. Заметил как-то раз козак, что у дочери с наймитом дела сердечные ведутся, и прибить хотел Безродного, но со слезами вступился за него сынишка Коржа Ивась, хлопчик шести лет от роду. Отделался Петрусь изгнанием.

В скором времени стал бывать у Коржа богатый лях. Намечалась свадьба. Пидорка в отчаянии шлёт Ивася передать Петру, что она предпочтёт смерть свадьбе с ляхом. Петрусь сражён горем и, как подобает мужчине в таких случаях, направляется в шинок. А в шинке его словно поджидал Басаврюк. Стал Басаврюк сулить Петрусю невиданное богатство за сущий пустяк — цветок папоротника. Договорились они о встрече в овраге, чтобы совершить Петрусю задуманное. Только раз в году, этой ночью, в канун Ивана Купалы, можно найти цвет папоротника.

Вечер накануне Ивана Купала — Николай Гоголь

Николай Васильевич Гоголь

ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛА

За Фомою Григорьевичем водилась особенного рода странность: он до смерти не любил пересказывать одно и то же. Бывало, иногда если упросишь его рассказать что сызнова, то смотри, что-нибудь да вкинет новое, или переиначит так, что узнать нельзя. Раз, один из тех господ — нам простым людям мудрено и назвать их — писаки они, не писаки; а вот то самое, что барышники на наших ярмарках. Нахватают, напросят, накрадут всякой всячины, да и выпускают книжечки, не толще букваря, каждый месяц или неделю. Один из этих господ и выманил у Фомы Григорьевича эту самую историю, а он вовсе и позабыл о ней. Только приезжает из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане, про которого говорил я и которого одну повесть вы, думаю, уже прочли; привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам. Фома Григорьевич готов уже был оседлать нос свой очками, но, вспомнив, что он забыл их подмотать нитками и облепить воском, передал мне. Я, так как грамоту кое-как разумею и не ношу очков, принялся читать. Не успел перевернуть двух страниц, как он вдруг остановил меня за руку. «Постойте! наперед скажите мне, что это вы читаете?» Признаюсь, я немного пришел в тупик от такого вопроса. «Как что читаю, Фома Григорьевич? вашу быль, ваши собственные слова». — «Кто вам сказал, что это мои слова?» — «Да чего лучше, тут и напечатано: рассказанная таким-то дьячком». — «Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! бреше, сучый москаль. Так ли я говорил? Що-то вже, як у кого черт ма клепки в голови! Слушайте, я вам расскажу ее сейчас». Мы придвинулись к столу, и он начал:

ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛА Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви

Дед мой (царство ему небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханци пшеничные, да маковники в меду) умел чудно рассказывать. Бывало, поведет речь — целый день не подвинулся бы с места, и все бы слушал. Уж не чета какому-нибудь нынешнему балагуру, который как начнет москаля везть,[1] да еще и языком таким, будто ему три дня есть не давали, то хоть берись за шапку, да из хаты. Как теперь помню — покойная старуха, мать моя, была еще жива, — как в долгий зимний вечер, когда на дворе трещал мороз и замуровывал наглухо узинькое стекло нашей хаты, сидела она перед гребнем, выводя рукою длинную нитку, колыша ногою люльку и напевая песню, которая как будто теперь слышится мне. Каганец, дрожа и вспыхивая, как бы пугаясь чего, светил нам в хате. Веретено жужжало; а мы все, дети, собравшись в кучку, слушали деда, не слезавшего от старости, более пяти лет, с своей печки. Но ни дивные речи про давнюю старину, про наезды запорожцев, про ляхов, про молодецкие дела Подковы, Полтора-Кожуха и Сагайдачного не занимали нас так, как рассказы про какое-нибудь старинное чудное дело, от которых всегда дрожь проходила по телу и волосы ерошились на голове. Иной раз страх, бывало, такой заберет от них, что все с вечера показывается Бог знает каким чудищем. Случится, ночью выйдешь за чем-нибудь из хаты, вот так и думаешь, что на постели твоей уклался спать выходец с того света. И чтобы мне не довелось рассказывать этого в другой раз, если не принимал часто издали собственную положенную в головах свитку за свернувшегося дьявола. Но главное в рассказах деда было то, что в жизнь свою он никогда не лгал; и что, бывало, ни скажет, то именно так и было. Одну из его чудных историй перескажу теперь вам. Знаю, что много наберется таких умников, пописывающих по судам и читающих даже гражданскую грамоту, которые, если дать им в руки простой часослов, не разобрали бы ни аза в нем, а показывать на позор свои зубы — есть уменье. Им все, что ни расскажешь, в смех. Эдакое неверье разошлось по свету! Да чего, — вот, не люби Бог меня и Пречистая Дева! вы, может, даже не поверите: раз, как-то заикнулся про ведьм — что ж? нашелся сорви-голова, ведьмам не верит! Да, слава Богу, вот я, сколько живу уже на свете, видел таких иноверцев, которым провозить попа в решете[2] было легче, нежели нашему брату понюхать табаку; а и те открещивались от ведьм. Но приснись им, не хочется только выговорить, что такое, нечего и толковать об них.

Лет — куды! более чем за сто, говорил покойник дед мой, нашего села и не узнал бы никто: хутор, самый бедный хутор! Избенок десять, не обмазанных, не укрытых, торчало то сям, то там, посереди поля. Ни плетня, ни сарая порядочного, где бы поставить скотину или воз. Это ж еще богачи так жили; а посмотрели бы на нашу братью, на голь: вырытая в земле яма — вот вам и хата! Только по дыму и можно было узнать, что живет там человек Божий. Вы спросите, отчего они жили так? Бедность, не бедность; потому что тогда козаковал почти всякой и набирал в чужих землях не мало добра; а больше оттого, что незачем было заводиться порядочною хатою. Какого народу тогда не шаталось по всем местам: крымцы, ляхи, литвинство! Бывало то, что и свои наедут кучами и обдирают своих же. Всего бывало.

  • Психология
  • Карьера
  • Истории из жизни
  • Интересные люди
  • Мужчинам на заметку
  • В стране сновидений
  • Астрология
  • Гороскоп
  • Любовный гороскоп
  • Магия, гадания, непознанное
  • Чудеса своими руками
  • Здоровье
  • Интим
  • Беременность, роды, воспитание детей
  • Аэробика дома
  • Фитнес
  • Фитнес в офисе
  • Диеты. Худеем вместе.
  • Йога
  • Каталог асан
  • Рукоделие
  • Вышивка
  • Шитье и крой
  • Бисероплетение
  • Вязаная мода
  • Вязание крючком
  • Вязание на вилке
  • Вязание на машинах
  • Вязание на спицах
  • Кружево, макраме и фриволите
  • Лоскут и крючок
  • Лоскутное шитье
  • Рукоделия наших бабушек
  • Тунисское вязание
  • Фриформ
  • Другие рукоделия

Творчество великого писателя Н. В. Гоголя – это путь к разгадке к человеческому счастью через препятствия. В его произведениях имеют место и любовь, и разлука, и смерть и волшебство.

Эпизоды, в которых наблюдается связь человека с нечистой силой так или иначе встречается в произведениях Н. В. Гоголя. Пройдя ряд испытаний, его героев ждет разный финал. Но все они связаны и с реальным, и с мистическим началом.

Повесть Н. В. Гоголя «Вечер накануне Ивана Купала» необыкновенно увлекательна, потому что в ней соединились элементы культуры, которые напоминают русский народный фольклор. Если провести параллель, то можно сравнит ведьму и бабу-ягу, отметить разной сложности препятствия на пути к цели. Кроме того, читателю представлены отголоски взглядов древних славян, которые верили в то, что в некоторых людей способны вселяться бесы, от чего внутренний мир подвергается зависимости от материальных ценностей. Различные поверья предстают перед читателем и на страницах этой повести. Это и исполнение желания того, кто найдет в праздничную ночь цветок.

Главный герой повести характеризуется как мужчина, которому свойственно естественное желание — жениться на понравившейся девушке. Однако автор постепенно, через применение традиционных обрядов и поверий праздника вводит его в круг заблуждений. Искушенный Петр из-за договора с дьяволом совершает непоправимые поступки. За это он испытывает настоящие муки, когда наблюдает, как меняется его Пидорка (превратившись в «бабу»), он огорчает всех близких потерей памяти, становится убийцей. В конце пути его ждет гибель. Все герои обладают разными характерами, мнениями, стремлениями.

Повесть Н. В. Гоголя пугающая за счет проявлений нечистой силы, загадочная, так как в ней каждый верит в исполнение желания, поучительная, потому что читатель принимает на свой счет все то, что выглядит как наказание за искушение. Писатель подчеркивает, что духовное начало в человеке должно победить материальную заинтересованность. Трагизм этого образа заключается в том, что соблазн легкой наживы, связи с дьяволом всегда имеет печальный конец. Обман, лукавство, зло – всегда остаются наказанными. Герой остается ни с чем. Он теряет и любовь, и деньги, и собственную жизнь. Именно это и хотел сказать автор, призывая обратить на себя внимание со стороны, прочитав о таинственных событиях в своем произведении.

  • План рассказа Птичка Толстого

    На свои именины Сережа получил много разных подарков, но особым оказался подарок дяди – сетка, чтобы птиц ловить. Мама мальчика была против, не хотела, чтобы Сережа таким занимался; спрашивала, зачем ему мучить птичек.

  • Сочинение Как я испугался ужа 5 класс

    Всю свою жизнь я жил в большом городе, ни на шаг не отходя от цивилизации. За все эти годы я ни разу не был даже в деревне у бабушки, не то что в лесу или в горах.

  • Сочинение Как Вы понимаете выражение: «Ничто не забыто, никто не забыт»?

    Слова «Ничто не забыто, никто не забыт» означает, что человечество вечно будет помнить те события из истории, которые воздействовали на быт и участь многих народов. Заключительной строкой

  • Образ и характеристика Феди из рассказа Бежин луг Тургенева сочинение

    Самым взрослым среди пятерых ребят у костра, которых встретил заблудившийся охотник, был Федя. Он выглядел немного не по возрасту, ему легко можно было дать четырнадцать лет.

  • Сочинение Женские образы в комедии Ревизор Гоголя

    Принято считать, что образ женщины в литературных произведениях всегда должен быть красивым и привлекательным, и в большинстве случаев это действительно было так. Однако, существуют и романы

  • По картинам
  • По литературе
  • Свободная тема
  • Про Родину
  • Про технологии
  • Русский язык
  • Про семью
  • Про школу
  • Про войну
  • Про природу
  • По пословицам
  • Про времена года
  • Праздники
  • Про дружбу
  • 9 класс ОГЭ
  • 11 класс ЕГЭ
  • Про животных
  • Профессии
  • Известные люди
  • Города

Наши пращуры чествовали летнее солнцестояние – 23-24 июня – рубеж, после которого ночь становится длиннее, зима ближе. День, с которого великое светило медленно, но теряет силы, на смену теплу незаметно подкрадываются холода. Торжество персонифицирует Купала. Одни источники называют его славянским богом плодородия, другие – фольклорным персонажем, возникшим по недоразумению летописцев.

В старину люди верили, что именно в этот день четыре стихии – вода, огонь, земля и воздух, а также растения, обладают необыкновенными очищающими и излечивающими свойствами.

Но, вместе с тем, цикл купальских праздников считали и самым опасным периодом года. По поверьям, нечисть набирала силу, могла являться людям, шкодить и заманивать к себе. Особенно боялись ночи на Ивана Купала, в которую русалки, водяные, лесные духи, ведьмы обретали невиданную мощь.

Так было до крещения Руси. Клирики поступили мудро, они не искоренили полностью древние обычаи, а приурочили праздник к рождеству Иоанна Предтечи (7 июля). Образ святого ассоциируют с ритуальным купанием, очищением, омовением.

Паства далеко не сразу осознала филигранную разницу между привычными устоями и церковными обрядами.

Прошли века, смысл языческих верований забыт, но древние обычаи до сих пор практикуют в глубинке и весело возрождают в больших городах.

Повесть Гоголя «Вечер накануне Ивана Купала»

Особенное место в традициях на Ивана Купала принадлежит легендам о папоротнике. Ведь только раз в году, в ночь на Купайлицу, на непродолжительное время распускается необыкновенный цветок.

Счастливчику, который, несмотря на трудности и ухищрения лесных духов, сумеет найти его и сорвать, повезет в любви и богатстве.

Но мероприятие считали опасным: в дебрях, у каждой тропинки, камешка, деревца, ожидали встречи с ведьмой или лешим, потому на поиски цвета папоротника отправлялись лишь настоящие смельчаки.

Волшебство июльского праздника Ивана Купала завораживает чистотой и поэтичностью, но в нем есть и практические моменты.

Например, люди верили, что в купальскую ночь растения приобретают магические свойства, потому в комнатах больных развешивали множество цветов, которые к утру должны были избавить человека от хвори.

Целители до сих пор считают «правилом хорошего тона» пополнить запасы лечебных трав на год вперед именно в этот период. Знахари читают заговоры и молитвы Иоанну Крестителю, прося святого защитить от порчи, кровотечений, болезней головы.

Внимание, существует современная разгадка легенды, даже две.

Бытует мнение, что волшебные цветы путали с мерцанием светлячков. Жучки пугаются шороха шагов, и садятся они далеко не на все папоротники. Вот почему не каждый храбрец мог сорвать чудо.
В соответствии с другой теорией, летом, когда жарко и душно, некоторые папоротники источают ядовитые запахи, вызывающие галлюцинации.

Другая красивая традиция связана с кострами. И в наше время в ночь на Ивана Купала разжигают очищающий огонь, вокруг которого танцуют, водят хороводы, в него кидают одежду больных людей, прыгают через него.

Ловко и высоко перепрыгнешь – весь год будешь здоров и счастлив, а если зацепит пламя, то наоборот, будут сопутствовать неудачи. Пары, взявшись за руки, перескакивают огонь, чтобы в будущем им сопутствовали любовь и взаимопонимание.

Хозяева скота проводят животных между кострами, чтобы те не болели и не умирали.

Народ верил, что в этот день водяные и русалки покидают пруды, реки, озера, а сама вода становится целебной. Потому люди купались, набирались жизненной энергии. Если же естественного водоема поблизости не было, то растапливали бани и парились в них.

Ворожба – занятие богопротивное, но захватывающее и молодежь, и даже людей степенных. Все хотят узнать судьбу, выяснить: исполнится ли желание, когда появится долгожданная любовь. В летний солнцеворот на вопросы отвечают высшие силы и сама природа.

Вы видели, как 7 июля в селах девушки плетут венки и пускают их по реке. А знаете, что обозначает сие действие? Символу круговорота в природе придают следующие значения:

  • быстро отплывает, не тонет – удачное замужество, долгая жизнь;
  • чей венок отдалится дальше других, та будет самой счастливой;
  • травы расплелись – не быть невестой в текущем году;
  • утонет заветный круг – жди обмана от коварного суженого.

Венки кидают и через костер. Женихи стараются схватить плетения любимых на лету, обретая таким способом новый статус – суженый. А из обладательниц венков, упавших в огонь, раньше выйдет замуж та, чей сгорит первым.

По обычаям, гадая на желание, кидают небольшой камушек в реку или таз с водой. После считают расходящиеся круги: четное количество – положительный ответ, нечетное – нежелательное развитие событий.

Аналогично ворожат на кленовом листе. Важно только выбрать деревце именно этой породы. Подумайте о сокровенном и поднимите приглянувшийся листок.

Четное количество острых углов символизирует исполнение желания, и наоборот.

Следующее простое гадание – на двух ромашках. Девушки обрывают стебли, а цветам дают имена (свое и возлюбленного), пускают их в реку. Плывущие рядом ромашки обещают паре совместное будущее, расходящиеся – к ссоре.

На исполнение желаний проще всего гадать по созревшему одуванчику: нужно сорвать цветок и подуть. Если вся белая шапка улетит, задуманное сбудется в скором времени, половина – результат позитивный, но не скорый, если же останется большая часть семян, увы, исход неблагоприятный.

В интересном гадании на Ивана Купала участвуют лошадки. Необходимо подумать о будущем, глядя на животное, а потом некоторое время проследить за его поведением:

  • опустит голову – проблемы в любовных отношениях;
  • махнет слева направо – в жизни присутствует лживый человек;
  • ударит копытом – желание сбудется;
  • переступит с ноги на ногу – пора собираться в путь.

Да, праздник Ивана Купала утратил былое значение и красоту. Но в деревнях и селах все еще следуют традициям: разжигают костры, прыгают через них, устраивают хороводы, пускают венки по воде.

У огнебога Семаргла и богини ночи Купальницы были дети близнецы — сын Купала и дочь Кострома. Семаргл был властелином огня и Месяца, хранителем посевов и домашнего очага. Он дарил людям жизнь и мог принимать облик крылатого пса.

А жена его, Купальница, была одной из самых мудрых и добрых богинь в славянской мифологии. Это у нее месяц под косой, это у нее во лбу звезда горит. Это она покровительствует всем земным водоемам, а лесные Мавки у нее помощницы. Но с возлюбленным мужем-Огнем своим Купальница-вода может соединиться только раз в году.

Так вот, жили эти близнецы со своей матерью на берегу полноводной реки Ра. Говорят, что русло этой древней реки почти полностью совпадает с руслом Волги.

Много бы лет они так провели вместе в счастье и здравии, если бы однажды Сирин, птица смерти, не прилетела на берег Ра и не стала там петь свои волшебные необыкновенно красивые грустные песни.

Все, кому довелось их услышать, теряли разум и покорно следовали за птицей смерти в ее царство Нави.

Несмотря на предупреждения матери, любопытные, как и все детки, Кострома и Купала побежали послушать прекрасноголосую птицу. Сирин и гуси лебеди подхватили Купалу и унесли непослушного мальчика в Тмутаракань. А Костроме удалось спастись, и она вернулась жива-здорова к матери Купальнице.

Через годы Кострома превратилась в необычайно красивую девушку. Гуляла как-то сестренка-богиня берегом Ра, нарвала луговых, пахучих трав и заплела их в венок. Надев его на голову, девушка повстречала Ветер.

И стала она с ним спорить, говоря ему, мол, не сорвать Ветру венок с головы, не выйдет никогда Кострома замуж. Не понравилась Ветру хвальба молодой самоуверенной красавицы, сорвал он венок и бросил его в реку.

А в это время по реке плыла ладья, а в ладье был Купала, он и подобрал венок.

Дело в том, что если юноша в те давние времена подбирал венок, сплетенный девицей, то это означало, что он собирается взять ее в жены. Поднял Купала глаза к берегу, увидел там незнакомую девицу-красавицу, приглянулась она ему. Купала тоже понравился девушке. Влюбились они друг в друга с первой секунды.

Со свадьбой тянуть не стали, позвали гостей-богов на щедрое пиршество. Пришли боги, но сказали Купале о том, что взял он в жены собственную сестру только после свадьбы. Такой страшный грех кровосмешения влюбленные могли искупить только смертью. Кострома попыталась утопиться в озере, да не вышло у нее, превратилась она в русалочку, лесную Мавку, а Купала бросился в огонь.

Боги так сурово наказали возлюбленных, что и сами ужаснулись своей жестокости. Решили они загладить вину свою перед сестрой и братом, но вернуть им облик человеческий уже не сумели, а превратили их в прекрасный цветок Иван-да-Марью с желто-огненными и сине-фиолетовыми как озерные воды цветами.

Говорят, что в старину этот цветок носил другое имя Купала-да-Мавка, но потом со временем его переименовали. Но ауру эротики, таинственности и любви этот праздник не утратил до наших дней.

С приходом на наши земли Христианства этот веселый и таинственный праздник, сохранив свои древние традиции, приобрел новые черты.

Этот день считается датой рождения Иоанна Предтечи (Иоанна Крестителя) – 7 июля по новому стилю и 24 июня по старому стилю.

Таким образом, Купалье, приходившееся на солнцеворот, было со временем смещено, поскольку церковный православный календарь отстает от обыкновенного на 14 дней.

Девушкам в этот день и ночь предписывалось носить цветочные венки, которые символизировали честь, красоту и счастливую судьбу обладательницы. Во время плетения веночков из медвежьего ушка, лопуха, Иван-да-Марьи и богородицыной травы матери приговаривали: «Плети, дочка, венок тугой да красивый, чтобы люди сразу оценили тебя, какая ты дочь, каких родителей».

Что за чудо сотворил Николай Васильевич Гоголь, написав свою повесть «Вечер накануне Ивана Купала»! Бывало в старинные времена чудо такое: в одном из захудалых малоросских хуторков объявлялся вдруг дьявол в человеческом обличии. Пил, гулял, а потом пропадал куда-то, как будто его и не бывало! А особо любил он девушкам подарки дарить. Брать те подарки было боязно, а отказаться и того страшнее – вишь, больно зол взгляд был у того человека. А коли взяла подарок девица, обязательно к ней нечисть ночью приходила…
Также читайте произведение из серии «Вечера на хуторе близ Диканьки»: «Майская ночь, или Утопленница».

Впервые была напечатана в 1830 году в февральском и мартовском выпусках «Отечественных записок» без подписи автора, под заглавием «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала. Малороссийская повесть (из народного предания), рассказанная дьячком Покровской церкви». Издателем были внесены в нее многочисленные правки. Этим обстоятельством объясняется появившийся в предисловии текст, высмеивающий от имени рассказчика редакторское самоуправство.

Вечер накануне Ивана Купала. Аудиокнига. Гоголь Н.В.

Дьявольский хохот загремел со всех сторон. Безобразные чудища стаями скакали перед ним. Ведьма, вцепившись руками в обезглавленный труп, как волк, пила из него кровь… Все пошло кругом в голове его! Собравши все силы, бросился бежать он. Все покрылось перед ним красным цветом. Деревья, все в крови, казалось, горели и стонали. Небо, раскалившись, дрожало… Огненные пятна, что молнии, мерещились в его глазах. Выбившись из сил, вбежал он в свою лачужку и, как сноп, повалился на землю. Мертвый сон охватил его.

Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон, вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему одному страшно в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог понять.

Увидел Корж мешки и — разнежился: «Сякой, такой Петрусь, немазаный! да я ли не любил его? да не был ли у меня он как сын родной?» — и понес хрыч небывальщину, так что того до слез разобрало. Пидорка стала рассказывать ему, как проходившие мимо цыгане украли Ивася. Но Петро не мог даже вспомнить лица его: так обморочила проклятая бесовщина! Мешкать было незачем. Поляку дали под нос дулю, да и заварили свадьбу: напекли шишек, нашили рушников и хусток, выкатили бочку горелки; посадили за стол молодых; разрезали коровай; брякнули в бандуры, цимбалы, сопилки, кобзы — и пошла потеха…

В старину свадьба водилась не в сравненье с нашей. Тетка моего деда, бывало, расскажет — люли только! Как див-чата, в нарядном головном уборе из желтых, синих и розовых стричек, на верх которых навязывался золотой галун, в тонких рубашках, вышитых по всему шву красным шелком и унизанных мелкими серебряными цветочками, в сафьянных сапогах на высоких железных подковах, плавно, словно павы, и с шумом, что вихорь, скакали в горлице. Как молодицы, с корабликом на голове, которого верх сделан был весь из сутозолотой парчи, с небольшим вырезом на затылке, откуда выглядывал золотой очипок, с двумя выдавшимися, один наперед, другой назад, рожками самого мелкого черного смушка; в синих, из лучшего полутабенеку, с красными клапанами кунтушах, важно подбоченившись, выступали поодиночке и мерно выбивали гопака. Как парубки, в высоких козацких шапках, в тонких суконных свитках, затянутых шитыми серебром поясами, с люльками в зубах, рассыпались перед ними мелким бесом и подпускали турусы. Сам Корж не утерпел, глядя на молодых, чтобы не тряхнуть стариною. С бандурою в руках, потягивая люльку и вместе припевая, с чаркою на голове, пустился старичина, при громком крике гуляк, вприсядку. Чего не выдумают навеселе! Начнут, бывало, наряжаться в хари — Боже ты мой, на человека не похожи! Уж не чета нынешним переодеваньям, что бывают на свадьбах наших. Что теперь? — только что корчат цыганок да москалей. Нет, вот, бывало, один оденется жидом, а другой чертом, начнут сперва целоваться, а после ухватятся за чубы… Бог с вами! смех нападет такой, что за живот хватаешься. Пооденутся в турецкие и татарские платья: все горит на них, как жар… А как начнут дуреть да строить штуки… ну, тогда хоть святых выноси. С теткой покойного деда, которая сама была на этой свадьбе, случилась забавная история: была она одета тогда в татарское широкое платье и с чаркою в руках угощала собрание. Вот одного дернул лукавый окатить ее сзади водкою; другой, тоже, видно, не промах, высек в ту же минуту огня, да и поджег… пламя вспыхнуло, бедная тетка, перепугавшись, давай сбрасывать с себя, при всех, платье… Шум, хохот, ералаш поднялся, как на ярмарке. Словом, старики не запомнили никогда еще такой веселой свадьбы.

Начали жить Пидорка да Петрусь, словно пан с панею. Всего вдоволь, все блестит… Однако же добрые люди качали слегка головами, глядя на житье их. «От черта не будет добра, — поговаривали все в один голос. — Откуда, как не от искусителя люда православного, пришло к нему богатство? Где ему было взять такую кучу золота? Отчего вдруг, в самый тот день, когда разбогател он, Басаврюк пропал, как в воду?» Говорите же, что люди выдумывают! Ведь в самом деле, не прошло месяца, Петруся никто узнать не мог. Отчего, что с ним сделалось, Бог знает. Сидит на одном месте, и хоть бы слово с кем. Все думает и как будто бы хочет что-то припомнить. Когда Пидорке удастся заставить его о чем-нибудь заговорить, как будто и забудется, и поведет речь, и развеселится даже; но ненароком посмотрит на мешки — «постой, постой, позабыл!» — кричит, и снова задумается, и снова силится про что-то вспомнить. Иной раз, когда долго сидит на одном месте, чудится ему, что вот-вот все сызнова приходит на ум… и опять все ушло. Кажется: сидит в шинке; несут ему водку; жжет его водка; противна ему водка. Кто-то подходит, бьет по плечу его… но далее все как будто туманом покрывается перед ним. Пот валит градом по лицу его, и он в изнеможении садится на свое место.

Одичал, оброс волосами, стал страшен; и все думает об одном, все силится припомнить что-то; и сердится и злится, что не может вспомнить. Часто дико подымается с своего места, поводит руками, вперяет во что-то глаза свои, как будто хочет уловить его; губы шевелятся, будто хотят произнесть какое-то давно забытое слово, — и неподвижно останавливаются… Бешенство овладевает им; как полоумный, грызет и кусает себе руки и в досаде рвет клоками волоса, покамест, утихнув, не упадет, будто в забытьи, и после снова принимается припоминать, и снова бешенство, и снова мука… Что это за напасть Божия? Жизнь не в жизнь стала Пидорке. Страшно ей было оставаться сперва одной в хате, да после свыклась бедняжка с своим горем. Но прежней Пидорки уже узнать нельзя было. Ни румянца, ни усмешки: изныла, исчахла, выплакались ясные очи. Раз кто-то уже, видно, сжалился над ней, посоветовал идти к колдунье, жившей в Медвежьем овраге, про которую ходила слава, что умеет лечить все на свете болезни. Решилась попробовать последнее средство; слово за слово, уговорила старуху идти с собою. Это было ввечеру, как раз накануне Купала. Петро в беспамятстве лежал на лавке и не примечал вовсе новой гостьи. Как вот мало-помалу стал приподниматься и всматриваться. Вдруг весь задрожал, как на плахе; волосы поднялись горою… и он засмеялся таким хохотом, что страх врезался в сердце Пидорки. «Вспомнил, вспомнил!» — закричал он в страшном веселье и, размахнувши топор, пустил им со всей силы в старуху.

Топор на два вершка вбежал в дубовую дверь. Старуха пропала, и дитя лет семи, в белой рубашке, с накрытою головою, стало посреди хаты… Простыня слетела. «Ивась!» — закричала Пидорка и бросилась к нему; но привидение все с ног до головы покрылось кровью и осветило всю хату красным светом… В испуге выбежала она в сени; но, опомнившись немного, хотела было помочь ему; напрасно! дверь захлопнулась за нею так крепко, что не под силу было отпереть. Сбежались люди; принялись стучать; высадили дверь: хоть бы душа одна. Вся хата полна дыма, и посередине только, где стоял Петрусь, куча пеплу, от которого местами подымался еще пар. Кинулись к мешкам: одни битые черепки лежали вместо червонцев. Выпуча глаза и разинув рты, не смея пошевельнуть усом, стояли козаки, будто вкопанные в землю. Такой страх навело на них это диво.

Что было далее, не вспомню. Пидорка дала обет идти на богомолье; собрала оставшееся после отца имущество, и через несколько дней ее точно уже не было на селе. Куда ушла она, никто не мог сказать. Услужливые старухи отправили ее было уже туда, куда и Петро потащился; но приехавший из Киева козак рассказал, что видел в лавре монахиню, всю высохшую, как скелет, и беспрестанно молящуюся, в которой земляки по всем приметам узнали Пидорку; что будто еще никто не слыхал от нее ни одного слова; что пришла она пешком и принесла оклад к иконе Божьей Матери, исцвеченный такими яркими камнями, что все зажмуривались, на него глядя.

Позвольте, этим еще не все кончилось. В тот самый день, когда лукавый припрятал к себе Петруся, показался снова Басаврюк; только все бегом от него. Узнали, что это за птица: никто другой, как сатана, принявший человеческий образ для того, чтобы отрывать клады; а как клады не даются нечистым рукам, так вот он и приманивает к себе молодцов. Того же году все побросали землянки свои и перебрались в село; но и там, однако ж, не было покою от проклятого Басаврюка. Тетка покойного деда говорила, что именно злился он более всего на нее за то, что оставила прежний шинок по Опошнянской дороге, и всеми силами старался выместить все на ней. Раз старшины села собрались в шинок и, как говорится, беседовали по чинам за столом, посередине которого поставлен был, грех сказать чтобы малый, жареный баран. Калякали о сем и о том, было и про диковинки разные, и про чуда. Вот и померещилось, — еще бы ничего, если бы одному, а то именно всем, — что баран поднял голову, блудящие глаза его ожили и засветились, и вмиг появившиеся черные щетинистые усы значительно заморгали на присутствующих. Все тотчас узнали на бараньей голове рожу Басаврюка; тетка деда моего даже думала уже, что вот-вот попросит водки…

Вечер накануне Ивана Купала 🎉 Гоголь Н.В.

Одна из самых страшных повестей (наряду со «Страшной местью») цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки». Даже, возможно, самая страшная. Но и поучительная. И вызывающая воспоминания.

…Мне, наверное, было 10 лет, а может 11. Финал советских времен, год так 1988, 89-й. Были тогда такие летние лагеря при школах (они и сейчас есть). После обеда учительница читает нам «Вечер накануне Ивана Купала». За окном школьного кабинета горячее лето, а мне холодно. Холодно и страшно, но при этом я боялся пропустить хоть слово, затягивали эти слова и обо всем заставляли забывать, что в мире вокруг делалось… Помню, как я всей душой желал, чтобы Петрусь не убил топором шестилетнего брата своей возлюбленной. Но вот он уже поднимает топор, бьет им и… кровь, которую начинает высасывать безобразная ведьма. И я, вздрогнув, не смог удержаться и вскрикнул «Не-е-ет!!!», да так, что учительница даже хотела прекратить чтение повести.

…Оказалось, детское впечатление живуче. Перечитывая совсем недавно эту повесть, я также хотел (снова!), чтоб это убийство ни в чем не повинного ребенка не произошло! Но оно происходит, и я опять вздрагиваю, и сам не замечаю, как кричу «Не-е-ет!!!» Вот такое воздействие классической русской литературы, живого гоголевского слова.

Ему некуда было деваться, скажут мне. Он на это пошел, чтобы быть с любимой. А я отвечу, что не верю я в такую любовь, и, словно, в ответ на это неверие, Гоголь раскрывает страшную картину жизни молодых героев после их свадьбы. Петрусь понемногу сходит с ума, говоря современным языком, такой «депресняк» на него напал, что не дай Бог никому!.. И, конечно, страшный финал…

Дьяк Фома Григорьевич уже не в первый раз принимается рассказывать эту историю. Несколько лет назад какой-то панич записал ее и выпустил в книжечке. Но пересказ был настолько несуразен, что совершенно не удовлетворил дьячка. Вот потому-то он и решил снова пересказать быль. Добросовестный же пасечник обещался в точности передать слова его.

Эту историю Фома Григорьевич слышал от родного дела, который прославился тем, что ни разу за свою жизнь не соврал. Произошло необычайное происшествие лет сто назад, здесь же, в Диканьке, которая на ту пору была самым бедным в округе хутором.

Дьячок рассказал своим слушателям о чудном деле, о котором поведал ему дед. Раньше на месте села стоял хутор, на нём часто появлялся и пьянствовал Басаврюк. Это был дьявол в образе человека.

У казака Коржа была дочка-красавица, Пидорка. Её полюбил Петро, работник Коржа, но отец девушки решил выдать её за богатого ляха.

Узнав об этом от Ивася, шестилетнего брата девушки, Петро пошёл с горя в шинок и встретил там Басаврюка. Тот пообещал много денег за одно дело. Следующим вечером, накануне праздника Ивана Купала, они пошли по болотам. Велел Басаврюк Петру сорвать папоротник, как только он зацветёт. Когда Петро сорвал цветок, вокруг всё зашумело. Показалась избушка, из неё выбежала собака, превратилась она в кошку, а кошка — в старуху. Басаврюк сказал Петру слушаться её. Указала ведьма парню в земле клад, но сундук нельзя было достать, так как он уходил всё глубже. Старуха сказала, что клад Петро получит, если достанет человеческую кровь, и подвела к нему мальчика Ивася. Петро ударил его ножом, и ведьма выпила кровь Ивася. Петро прибежал домой. Проспав двое суток, он ничего не помнил и, увидев мешки с золотом, не понял откуда они.

Корж, узнав, что его работник разбогател, отдал ему дочь в жёны. Вскоре Петро стал не в себе: молчал, смотрел на мешки с золотом и всё хотел что-то вспомнить. Уговорила жена колдунью помочь Петру, но тот, увидев старуху, крикнул, что вспомнил, метнул в неё топор, но не попал. Ведьма исчезла, а в хате стоял Ивась. Сестра кинулась к брату, но тут хата осветилась красным светом от крови, которой покрылся мальчик. В испуге Пидорка выбежала в сени, а когда хотела вернуться, чтобы помочь брату, дверь не открылась. Сбежались люди, высадили дверь. В хате никого не было, только дымился пепел на месте, где стоял Петро. В мешках же были черепки.

Пидорка ушла на богомолье и не вернулась больше в хату. А Басаврюк объявился в тот же день, когда исчез Петро. Люди поняли, что это сатана, принимающий облик человека. Чтобы завладеть кладами, которые не даются нечистой силе, он заманивает хлопцев. Хуторяне переселились в село, но Басаврюк и там пугал их.

Сейчас в селе всё спокойно, но иногда слышно, как в старом шинке при дороге всхлипывает чёрт.

Фома Григорьевич очень не любил одно и то же рассказывать, всегда что-нибудь добавлял новое или переделывал старый рассказ. Приехал как-то панич, который когда-то выспрашивал у Фомы Григорьевича об этой истории, показал книжку, где она была напечатана.

Рассказчик стал читать, так как у Фомы Григорьевича оказались неисправными очки. Через некоторое время он остановил чтеца, сказал, что всё написано неправильно, и стал рассказывать эту историю.

Дед Фомы Григорьевича любил рассказывать внукам про разные старинные чудные дела. Говорил он, что раньше на месте села был бедный хутор, на котором часто появлялся дьявол в образе человека. Он пьянствовал, а затем исчезал. Звали его Басаврюк, в церковь он не ходил, а если кому-нибудь дарил подарки, того человека начинала донимать нечистая сила.

У казака Коржа в селе был работник Петро Безродный. Однажды увидел Корж, как Петро поцеловал его дочку-красавицу Пидорку, хотел отстегать его ногайкой, но шестилетний сын его, Ивась, заступился за Петра.

Повадился к Коржу ходить какой-то лях. Попросила Пидорка Ивася сбегать к Петру, сказать, что отец неволит идти замуж за ляха и что она хочет умереть. Услышав от Ивася всё это, Петро с горя пошёл в шинок и встретил там Басаврюка. Тот показал полный кошелёк червонцев и обещал отдать их лишь за одно дело. Сказал, что Петро поспел вовремя, так как завтра Иван Купала, когда папоротник только этой ночью цветёт, и сказал, что будет ждать его в полночь в овраге.

Пошли они ночью по болотам, сказал Басаврюк идти на пригорок и сорвать папоротник, когда зацветёт. Так и сделал Петро. Послышался свист, зашумели травы и деревья. Басаврюк сказал, что воротилась яга и чтобы Петро слушался её во всём. Показалась тут избушка, из неё выбежала чёрная собака, оборотилась в кошку и кинулась на них. Затем превратилась в старуху, согнутую в дугу. Ведьма схватила цветок, пошептала над ним, отдала Петру и велела бросить его. Цветок плавал по воздуху, затем упал на землю. «Здесь,» — сказала старуха. Басаврюк дал Петру заступ, велел копать и взять себе всё золото из клада. Раскопал Петро сундук, хотел его достать, но он уходил всё глубже в землю. Ведьма сказала, что не видать Петру золота, пока не достанет он человеческой крови, и подвела к нему Ивася. Хотел Петро ножом ударить ведьму, но она топнула, земля стала прозрачной, и все сокровища под ней стало видно. Помутился ум у Петра и ударил он ножом Ивася. Ведьма стала пить кровь из обезглавленного трупа, а вокруг скакали чудища. У Петра в голове всё пошло кругом, прибежал он в свою лачугу, повалился и спал двое суток без просыпу.

Очнувшись, ничего он не помнил, а когда увидел в двух мешках золото, не мог понять, откуда оно. Увидев золото, Корж согласился отдать дочку за Петра. А та рассказала, что проходившие цыгане украли её братика. Богато стал жить Петро с женой. Люди догадывались, что богатство ему досталось от Басаврюка, который пропал в тот день, когда на Петра свалилось богатство непонятно откуда.

Вскоре после свадьбы стал Петро не в себе: ни слова не говорил, сидел на одном месте, поставив рядом мешки с золотом и задумавшись, будто силился что-то вспомнить. Затем одичал, оброс, овладевало им бешенство из-за того, что не мог чего-то вспомнить. Измучилась от такой жизни его жена, пошла к колдунье, жившей в овраге, и уговорила её помочь Петру. Это было вечером накануне Ивана Купала. Увидев старуху, Пётр вскричал: «Вспомнил!» и кинул в неё топор, который воткнулся в дверь. Старухи и след пропал, а посреди хаты стоял мальчик. Пидорка, узнав Ивася, кинулась к нему, но он покрылся кровью и осветил красным светом хату. Выбежала она в сени, но опомнившись, хотела вернуться и помочь Ивасю. Дверь не открывалась. Когда сбежавшиеся люди высадили дверь, в хате никого не было, а на том месте, где стоял Петро, дымилась куча пепла. В мешках же оказались одни черепки.


Похожие записи:

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *