Завещание ленина главный герой

Здравствуйте, в этой статье мы постараемся ответить на вопрос: «Завещание ленина главный герой». Также Вы можете бесплатно проконсультироваться у юристов онлайн прямо на сайте.

Когда в России в последние годы громко, на всю страну, звучало имя В. И. Ленина? И в каком семантическом или, извините за выражение, идеологическом ракурсе?

Телевизионный сериал «Завещание Ленина», снятый по произведениям В. Т. Шаламова, оказался первым, авторы которого осмелились прямо напомнить об имени вождя большевиков и косвенно — о его заветах. Уже поэтому, ввиду своих откровенно полемических интенций, сериал заслуживал куда более серьезного внимания и анализа, нежели ему было посвящены — и не только со стороны киноведческого цеха, но и со стороны историков, социологов и культурологов. Автор может коснуться лишь некоторых проблем, затронутых фильмом, — в той мере, в какой они относятся непосредственно к Шаламову и его биографии, а также и там, где они, по воле авторов сериала, явно выходят за эти рамки. Полагаю, что вечный вопрос об экранизациях и их методах в данном случае особенно актуален.

Что завещал Ленин и что — Шаламов?

Судя по всему, в том числе по откликам в Интернете, внимательных зрителей у этого сериала было немного. И во время премьеры, которая состоялась в прайм-тайм на государственном телеканале «Россия» накануне 100-летия В. Т. Шаламова, в июне 2007 года, и во время утренних повторов в декабре 2009-го. Что ни говори, а сериалы собирают специфическую аудиторию. И если можно с уверенностью утверждать, что домохозяйки этот фильм пропустили как слишком «тяжелый», «про политику и лагеря», то в кругу серьезного, думающего зрителя (которому и адресован сериал), полагаю, нашлось не так много энтузиастов, которые пунктуально просмотрели все 12 серий. Не потому, что неинтересно или лень, а потому, что некогда! Наш серьезный современник, какого бы возраста он ни был и чем бы ни занимался в жизни, вынужден чрезвычайно дорожить своим свободным временем. Он охотно посмотрит фильм в старом добром формате — час с небольшим, в крайнем случае, два часа (наивно веря, что о важном можно сказать и кратко). Соответственно, узнав о фильме по Шаламову, он смог присесть к телевизору, пожалуй, лишь на несколько серий, чтобы составить общее представление о картине.

В данном случае воспроизвожу, увы, и собственную ситуацию. Каким бы особым ни был мой интерес ко всему связанному с именем Шаламова, в свое время «Завещание Ленина» целиком увидеть не удалось. Лишь недавно, купив диск DVD и выкроив наконец несколько вечеров, я внимательно, поэпизодно просмотрел весь сериал. И сделал множество новых — в добавление к уже имевшимся от первого просмотра — открытий, которые дали основание изначально оценить сериал весьма сдержанно.

В итоге его подробный анализ и размышления в связи с его появлением получаются запоздалыми, но, надеюсь, небесполезными.[1] Особенно в свете тех неумеренных восторгов, которые расточали околокиношная публика и пресса по адресу фильма Николая Досталя и Юрия Арабова при его премьере. Напомню, что создатели сериала были удостоены высших российских телевизионных и кинематографических наград — «Тэфи», «Золотого орла» и «Ники». Один из этих призов (что стало для меня опять же запоздалой, но символической новостью, отловленной в Сети) вручал создателям фильма не кто иной, как бывший генеральный секретарь ЦК КПСС и президент СССР М. С. Горбачев, попавший в очередной раз под вспышки софитов (но вряд ли смотревший сериал).

Не смея подвергать сомнению демократические устремления инициатора перестройки и компетентность членов жюри конкурсов, полагаю, что главную роль в звездопаде, обрушившемся на эту картину, сыграли все же факторы внехудожественные, прежде всего — его тема. Очевидно, что он заполнил одну из пустот современного отечественного кинематографа и тем самым откликнулся на своего рода социальный заказ.

Если говорить откровенно, то заказ можно назвать и государственным. Это было заметно уже по весьма активной PR-кампании анонсирования сериала, что было бы невозможно без соответствующей команды сверху. Не случайно еще за месяц до премьеры журнал «Искусство кино» (2007, № 5) опубликовал материалы круглого стола, посвященного «Завещанию Ленина». Очень примечательна была преамбула главного редактора журнала Д. Дондурея к этой беседе:

«На последнем Берлинском кинофестивале четыре из четырнадцати конкурсных лент были посвящены теме фашизма, переосмысления и активного переживания, казалось бы, уже проясненной у немцев проблемной области. Причем, все картины сделаны в стандартах массовой культуры, для широкой аудитории… Почему же, — спрашивал редактор и критик, — величайшая трагедия нашего народа — тотальные репрессии сталинизма — чуть ли не табуирована?»

То есть можно предполагать, что «наверху» новый сериал рассматривался как одно из средств борьбы с наследием сталинизма, которое до сих постоянно дает о себе знать в России, выплескиваясь и в заявлениях лидеров КПРФ, и в широком распространении всякого рода бульварной литературы, восхваляющей Сталина (причем она заняла свою прочную нишу и в Интернете), и проникая даже на телеэкран — примером здесь может служить скандально известный сериал «Сталин. Live». Эту утилитарно-пропагандистскую, точнее — уже контрпропагандистскую роль фильма Н. Досталя и Ю. Арабова подчеркнул его демонстративный повтор в декабре 2009 г., накануне 130-летия со дня рождения Сталина, которое активно отмечали наши ностальгирующие по «железной руке» современники (хотя историки давно установили, что Сталин на самом деле родился в 1878 году, его поклонники никак не желают отказываться от вошедшей в подсознание канонизированной даты).

Надо учесть и то, что на Западе все чаще с тревогой говорят об этих тенденциях в умонастроениях нашего общества, а иногда и попросту спекулируют на них, стремясь создать негативный образ России как страны «невыученных уроков». Например, весьма усердствует в этом известная американская исследовательница темы ГУЛАГа (она занимается и Шаламовым) А. Апплбаум. С прямолинейностью, свойственной ее видному предшественнику в области россиеведения и советологии Р. Пайпсу, она постоянно твердит в своих статьях и выступлениях (в том числе в России) о «равнодушии» наших соотечественников к трагическим страницам своего прошлого, об отсутствии «покаяния» и т. д.

Подобные инвективы вызывают в душах некоторых представителей нашей творческой интеллигенции соответствующую рефлексию. С этой точки зрения, новый сериал можно рассматривать как отчет наших кинематографистов перед Западом и перед своей либеральной совестью…

Начнем с названия, точнее — с озвученной и титрованной кинозаставки, которая предваряет каждую из двенадцати серий.

Безымянное лагерное кладбище под заснеженной сопкой. Камера отъезжает от могильного столбика с жестяной из-под консервов, биркой и медленно выходит на панораму, сплошь усеянную такими же столбиками. За кадром под резкие удары фортепиано звучат (голосом актера Игоря Класса) известные слова Шаламова:

«Были ли мы? Отвечаю: “были” — со всей выразительностью протокола, ответственностью, отчетливостью документа».

Сразу после «картинки» кладбища на экране выплывает название сериала — «Завещание Ленина», снабженное через кадр подзаголовком «по произведениям Варлама Шаламова».

Если бы эта заставка не повторялась двенадцать серий подряд, на ее очевидную игривую, каламбурную двусмысленность (которая и дает повод говорить о цинизме), пожалуй, можно было бы не обратить внимания. Но надо быть поистине расслабленным в кресле у телеящика, чтобы после очередного, вдалбливаемого в голову повтора не понять, наконец, что хотели сказать здесь авторы. А сказали они — своей смелой комбинацией кладбищенских столбиков и названия сериала — на мой взгляд, следующее:

«Завещание Ленина — это лагеря, это бесчисленные безымянные могилы по всей стране. И именно об этом писал Шаламов. Мы так прочли его произведения».

В это, кажется, трудно поверить (как пропустили такую крамолу??! — возмущались бы добровольные цензоры еще лет двадцать назад), но иных толкований комбинация в заставке, увы, не дает. Ее по праву можно назвать комбинацией из трех пальцев, показанной на всю страну всем, кто, по замыслу авторов, по-прежнему питает иллюзии относительно исторической роли Ленина. А Шаламов тут не при чем — его, грубо говоря, использовали.

Сужу об этом с полной уверенностью, во-первых, потому, что экстравагантностью (или, точнее сказать, экстремизмом) в интерпретациях истории и литературы ныне никого не удивишь — мы живем, к несчастью, в такую эпоху, когда поистине, по Достоевскому, «все позволено» и самым актуальным из произведений великого писателя стал «Бобок» с его плясками на могилах и истерическими возгласами «заголимся и обнажимся»…

Во-вторых, основания для констатации цинизма уже в названии сериала «Завещание Ленина» дает предыдущая деятельность сценариста Ю. Арабова, прежде всего — его соавторство (вместе с А. Сокуровым) в известном фильме «Телец» (2001 г.). Вот где впервые был явлен миру политический постмодерн в его российском садомазохистском изводе: авторы решились показать больного, умирающего Ленина — со сладострастным смакованием деталей заведомо объяснимой неприглядности этой картины, которая приносила огромные страдания родным и друзьям и доныне заставляет всех нормальных людей отворачиваться от нее. Хотя имени Ленина в фильме не называлось, только слепой не мог понять, о ком идет речь. И несмотря на все туманные объяснения авторов, что фильм — «метафизический», реальность тут сквозила в каждом кадре. Очевидно, что прикрытие библейскими символами маскировало иную, гораздо более радикальную коннотацию — создатели «Тельца» проводили незамысловатую идейку о том, что страшный конец жизни Ленину достался поделом, что такова участь всех «людей власти», всех «тиранов». Если учесть, что предыдущий фильм этого цикла Ю. Арабова и А. Сокурова «Молох» был посвящен Адольфу Гитлеру, то можно догадаться, как далеко зашли современные модные «мастера культуры» в своих виртуальных расчетах со всей историей ХХ века. То, что «Телец» был обласкан в России перворазрядными кинематографическими призами и даже Государственной премией, а на извечно ангажированном Каннском фестивале Ю. Арабов был удостоен приза за лучший сценарий, — уже не удивительно. Также не удивительно, что для широкого показа этого фильма на отечественном ТВ хозяевами эфира было выбрано безопасное полуночное время — появись он в прайм-тайм, еще неизвестно, как бы среагировала на него многомиллионная аудитория, сохранившая о Ленине совершенно иные представления…

Об этом расколе между «продвинутым» (в смысле метафизических фантазий) сознанием некоторых представителей интеллектуальной элиты и сознанием «быдлятника» (так, от слова «быдло», принято именовать в киносреде массового зрителя, и Ю. Арабов тоже употребляет этот термин в одном из своих интервью) — еще придется порассуждать. Нас в данном случае занимает другое, а именно — внутренняя связь, своего рода преемственность «Тельца» и «Завещания Ленина». Очевидно, что Ю. Арабову было невозможно отказаться от взятой на себя роли ниспровергателя «идолов» и «тиранов», и он, в меру отпущенных ему новой темой возможностей, заявил — где-то намеком, с пресловутым с кукишем в кармане, где-то прямо (этого тоже еще придется касаться) — о не нравящейся ему (ну, не нравится — и все!) революции 1917 года, о тех, кто ее осуществлял, и тех, кто в нее горячо верил.

А что же Н. Досталь? Режиссер-постановщик фильма оказался, скажем так, по-интеллигентски не слишком самостоятелен — в большинстве случаев он следовал идеям и тексту мастеровитого, увенчанного лаврами Канн сценариста буквально.

Могу это утверждать, поскольку у меня есть на сей счет личное и вполне достоверное свидетельство: в свое время (в период съемок фильма в Вологодской области, питая поначалу искренний интерес к сериалу «по Шаламову») я имел возможность прочесть несколько частей сценария. Никаких сомнений в уместности и правомерности названия сериала режиссер уже тогда не высказывал. А у меня эти сомнения изначально возникли, и я не мог не поделиться ими в беглой беседе с Н. Досталем в перерыве между съемками. Диалог был как раз о двусмысленности названия.

Завещание Ленина — актеры и роли

Что за сериал без женской, любовной линии? Следуя закону жанра, авторы изобразили некое подобие любовного треугольника — соперничество двух молодых женщин за сердце и за облегчение участи постаревшего писателя…

Здесь мы будем до предела кратки. Все, что фигурирует на эту тему с первой до последней серии, — чистая выдумка сценариста и режиссера. Причем выдумка снова бесцеремонна и оскорбительна по отношению к ныне живущим людям. «Прообраз» одной из героинь очевиден — это И. П. Сиротинская, которую Шаламов действительно глубоко любил и уважал, посвящал ей стихи и целые сборники своих рассказов и которая в конце концов самым достойнейшим образом исполнила свой долг любви и верности — сохранила для людей, для человечества все литературное наследие писателя, которое он ей завещал. Ее роль в судьбе Шаламова недаром сравнивают с ролью Беатриче в судьбе Данте — с той лишь разницей, что она стала «русской Беатриче», с грузом бытовых проблем, выпадающих русской женщине. Обо всем этом, в том числе о мучительной драме разрыва, И. П. Сиротинская с полной откровенностью не раз рассказывала в своих воспоминаниях, вошедших в итоговую книгу «Мой друг Варлам Шаламов» (М., 2006).

Но авторам (несмотря на то что один из них, Ю. Арабов, еще и поэт) совершенно чужда высокая поэзия и трагедия любви. Могу это с полным основанием утверждать, потому что сделать Беатриче «одной из», приравнять ее к некой «сопернице» — это сугубо алгебраический, холодно-сальерианский ход. Он просчитан опять же с точки зрения политических «сверхзадач» фильма. Недаром «соперницы» уже в первой серии сталкиваются авторами в споре о том, кто из них служит КГБ, кто «стукачка».

Не станем акцентировать внимание на том, какая из реальных женщин, посещавших Шаламова на его квартире, а затем в больнице для престарелых, послужила прототипом второй дамы, изображенной в сериале. Биографам известно, что этих дам было несколько, и они, осуществляя свою миссию по «спасению» писателя, в конце концов оказались по-женски расчетливы — первыми после его смерти пришли для заявления своих прав на наследство…

Такой грубой «сермяжной» правды, окружающей жизнь и смерть великого писателя, авторы сериала сознательно избегают. Но не было бы лучше и правдивее — вместо банальных мелодраматических «соплей», размазываемых по сериалу (прошу прощения за такое выражение, но ведь эти «сопли» — явно на обывателя), — привести и озвучить голосом того же И. Класса потрясающе прямые и по-мужски откровенные слова из дневников самого Шаламова, сразу развеивающие весь туман легенд по поводу его поздних одиноких дней:

«…Даже чтение вчерашней газеты больше обогащает человека, чем познание очередного женского тела, да еще таких дилетанток, не проходивших курса венских борделей, как представительницы прекрасного пола прогрессивного человечества».

Отчего же авторы сериала так часто говорят за и вместо Шаламова? Почему у них не наблюдается ни малейшей доли пиетета к автору и его произведениям (что предполагает любая экранизация)?

Почему никак не верится многократным заявлениям Н. Досталя о том, что он взялся за фильм исключительно из-за того, что осознал Шаламова «великим писателем» и воспринял свою работу как «миссию»?..

С великими так не обходятся. Не осознано оно, величие. Не поняли авторы Шаламова — ни молодого, ни зрелого, ни позднего, не поняли ни как личность, ни как писателя. «Всю жизнь меня принимали за кого-то другого», — признался как-то автор «Колымских рассказов». Вот этот «другой» и фигурирует в фильме — не как гордый, абсолютно независимый и неповторимый художник и мыслитель, а как, опять же, «один из» писателей-лагерников, отличавшийся лишь тем, что его рассказы были жестче, а стихи — лиричнее. Но и в стихи проникала почему-то ожесточенная жажда мести — недаром в фильме звучит «Славянская клятва» Шаламова: «Клянусь до самой смерти мстить этим подлым сукам…» И недаром эта черта писателя, весьма акцентированная и утрированная в фильме, вызвала душеспасительные упреки со стороны некоторых блюстителей чистоты библейской морали. («…Пока он отделен от Бога, он сам бесконечно болен и нуждается в исцелении. Кто может бросить в него камень и исцелить его? Тот, кто не бросит камень в его неверие, в его срывы, в его ожесточившуюся душу». Миркина З. ГУЛАГ и Заповеди Христа. Искусство кино, 2007, №8. Идеал для автора этой статьи — слова безымянного заключенного немецкого концлагеря: «Мир всем людям злой воли! Да престанет всякая месть, всякий призыв к наказанию и возмездию!..»)

«Ожесточенная душа», «срывы», «неверие» — все это знакомо. К ним можно добавить «безумноватые глаза», которые нашел у Шаламова еще в 1960-е годы А. И. Солженицын (см. его воспоминания «С Варламом Шаламовым»). Именно таким, «душевно надломленным», воспринимала писателя окружавшая его в последний период жизни литературная и окололитературная среда, в которой задавало тон пресловутое, отвергавшееся Шаламовым с порога «прогрессивное человечество». Для его обозначения писатель обычно употреблял аббревиатуру «ПЧ», чем подчеркивал свое презрение.

В сериале эта важнейшая тема обойдена, и вполне понятно, почему: потому что фильм своими корнями, своей идеологией и своим высокомерно-снисходительным отношением к Шаламову (что и видно в постоянном стремлении «поправить» и «исправить» его) — самым непосредственным и, можно сказать, генетическим образом связан с этой средой московских либералов и снобов, с их психологией и взглядами. В сущности, авторы фильма — и в общем замысле сериала, и в частных эпизодах, особенно тех, что относятся к последним годам жизни писателя, — воспроизводят и повторяют старые диссидентские бредни, родившиеся на пресловутых «кухнях». (На более строгом социологическом языке это можно назвать трансляцией клише или стереотипов сознания либеральной фронды позднего периода существования СССР).

Ох, уж как старалась эта публика вовлечь автора «Колымских рассказов» в свои ряды, сделать своим «знаменем» (вторым после Солженицына), противником советского строя, «внутренним эмигрантом»! Но всегда и по всем вопросам получала резкий и принципиальный отпор. Этот отпор можно проследить и по произведениям, и по письмам и дневникам Шаламова 1960-1970 гг.

Попытаемся истины ради хотя бы вкратце реконструировать основные предметы и пункты этой полемики.

Самым модным тогда среди первых новообращенных московских православных из круга «ПЧ» стал важнейший для них мировоззренческий вопрос:

«Как, вы, сын священника, не верите в Бога?!».

Шаламов: «Я ответил на этот вопрос рассказом “Необращенный”. Разве из человеческих трагедий выход только религиозный?».

«ПЧ»: «Вас, прошедшего Колыму, устраивает советская власть?!»

Шаламов: «Устраивает. Я же говорил, что Сталин и советская власть — не одно и то же. А сейчас жить можно. Мне пенсию прибавили».

«ПЧ»: «Но вас же не печатают?».

Шаламов: «Стихи печатают. А рассказы, я верю, дождутся своего часа».

«ПЧ»: «Почему вы отказались давать свои рассказы в Самидат?»

Шаламов: «Самиздат теперь, как я понял, — это отравленное оружие борьбы двух разведок в холодной войне».

«ПЧ»: «Почему вы не передаете рассказы на Запад?»

Шаламов: «В “Посев”? Он заслуживает только бича. В конце концов, у Запада другая история, у России — своя».

«ПЧ»: «Вы написали письмо в “Литературную газету”, где отреклись от “Колымских рассказов”. На вас что, надавило КГБ?»

Шаламов: «Смешно думать, что от меня можно добиться какой-то подписи под пистолетом. Я ни от чего не отрекаюсь — я против спекуляций на проблематике “Колымских рассказов”.

«ПЧ»: «Вы что, не хотите перемен в Советском Союзе?».

Шаламов: «Хочу. Но я против любых необдуманных, резких перемен. Вы знаете, что такое подземный блатной мир? Я его знаю. Он только ждет свободы, чтобы выйти на поверхность и убивать, делать мясо из вас, фраеров. А вы еще будете чесать им, блатарям, пятки…».

«ПЧ»: «Вы боитесь взойти на Голгофу во имя спасения России, принять крест?»

Шаламов: «Вы хотите сделать меня факелом, затолкать в яму, а потом писать петиции в ООН? Я — шантажеустойчивая личность. И я, извините, хорошо знаю, что ваше “ПЧ” состоит наполовину из дураков, наполовину — из стукачей. Но дураков нынче мало…»[5]

В шестидесятые годы к писателю Варламу Шаламову приходит Елена Павловна Северская, сотрудник журнала «Юность». Она берет его стихи для публикации. Но журнал не спешит их печатать… Зато в семидесятые годы Варлам узнает, что его стихи выходят за границей, и начинает писать письма в редакции с просьбой сохранить авторство. Варлам влюблен в Елену, он делает ей предложение, но Северская отказывается выйти за него замуж. Зоя Александровна Вершина предлагает Варламу Тихоновичу посетить общество книголюбов, почитать свои творения. Но он не соглашается и грубо выгоняет женщину из дома. Однако Зоя приходит еще раз. Она привязывается к старику и хочет быть с ним рядом постоянно. Варлам дает ей рассказы о своей жизни, женщина принимается за чтение.

Мать Варлама — домохозяйка, занимается выпечкой хлеба. Отец Тихон — церковный служитель. Старший брат Сергей — любимец родителей. Он, как и отец, заядлый охотник и рыбак. Варлам же — против убийства живых существ. Сестра Наталья только и занимается тем, что вышивает и помогает матери по хозяйству. На день ангела Варлуши, отец везет его на охоту, но мальчик категорически отказывается стрелять дичь. Сергей и Варлам навещают деятелей сопротивления, которые находятся в ссылке.

1927 год. Отца Варлама отрекают от его прихода. Мальчик заканчивает школу и переезжает в Москву, где устраивается рабочим на завод. Позже Варлам понимает, что ему не интересно быть простым рабочим, прожить так всю жизнь он не сможет. Молодой человек поступает в МГУ на юридический факультет советского права. На факультете он знакомится с дочерью партийного корсара Сарой-Молнией, она приглашает его в свою компанию коммунистов. Девушка предлагает Шаламову распространять письмо Ленина. В нем Владимир Ильич критикует Сталина. Это письмо он готовил к ХII Съезду, но оно так и не было доведено до сведения рядовых членов партии. Варлам соглашается и получает прозвище Гулливер. Позже молодой человек вместе с новыми друзьями участвует в митинге на заводе, призывая народ требовать, чтобы Троцкого вернули в Кремль. Сару арестовывают, а Варлама отчисляют из университета.

Николай Досталь: Шаламов велик и без лагеря

Москва. Лубянка, 1929 год. Шаламова обвиняют в пропаганде и агитации к свержению советской власти, а также в изготовлении и распространении контрреволюционной литературы. Варлам отказывается сотрудничать с органами. Его приговаривают к трем годам заключения в лагере особого назначения, молодой человек осужден как социально опасный элемент. По этапу Шаламов попадает на Урал в Вишерский концентрационный лагерь. Там он знакомится с Эдуардом Петровичем Берзиным, который руководит строительством Вишерского химического завода. Более-менее человеческое отношение к заключенным — личная заслуга Берзина. Шаламов отказывается работать. Эдуард Петрович вызывает его на личную беседу и просит Варлама прочитать и оценить стихи его дочери Инги.

1932 год, Вишерский лагерь. Варлам досрочно освобожден и полностью восстановлен в правах. Сразу после его отъезда приезжает Костин Виталий Евгеньевич и распоряжается, чтобы расстреляли всех осужденных контрреволюционных оппозиционеров, таковым является и Шаламов, его объявляют в розыск. Варлам приезжает в родной дом, узнает, что его сестра работает в больнице, муж ее бросил с двумя детьми, а старший брат Сергей погиб на гражданской войне. Погостив у родителей, Варлам возвращается в Москву. Он навещает певицу Галину Коваль, которая приезжала в лагерь с гастролями.

Москва, 1937 год. Варлам все же пишет письмо, как советовал Борис. Его арестовывают, в тюрьме он узнает, что находится в розыске с момента досрочного освобождения — своим письмом Шаламов сам напомнил о себе. Варлам снова попадает в Бутырскую тюрьму. Приговор вынесен — пять лет исправительных трудовых работ. Варлам попадает на Колыму. Чуть позже арестовывают его жену Галю — ее приговаривают к ссылке в Туркмению на пять лет. Следом выносят приговор и ее сестре Асе — восемь лет тюремного заключения.

Колыма, 1938 год. Варлам снова начинает жизнь по жестоким лагерным законам. Некоторые из заключенных не выдерживают нагрузок и сходят с ума. Смерть душевная наступает раньше физической. Едят зэки только хлеб и воду, за выполненную норму — 50 килограммов железной руды — получают половину буханки хлеба. Тех, кто не может больше работать, расстреливают. За кусок хлеба заключенные терпят сексуальные унижения, избиения, дедовщину. Шаламов говорит, что он плотник, и его переводят в другое место: там он ест вдоволь, но его обман быстро раскрывают, и Варлам на месяц лишается половины пайки. Варлам перестает бояться смерти — лагерная жизнь ничуть не лучше небытия. В 1941 году государство ограничивает поставку еды в лагерь, чтобы отправлять больше пайков на фронт. Начальник лагеря Бондаренко отдает приказ избавиться от лишних ртов.

• Владимир Капустин
• Игорь Класс
• Александр Трофимов
• Сергей Баталов
• Роман Мадянов
• Ирина Муравьева — Мать Шаламова
• Ирина Розанова
• Алексей Шевченков
• Юрий Степанов

Фильм Завещание Ленина актеры и роли / 2007

Фильмы Николая Николаевича Досталя

Человек с аккордеоном • Шура и Просвирняк • Облако-рай • Маленький гигант большого секса • Мелкий бес • Гражданин начальник • Столыпин… Невыученные уроки • Штрафбат • Коля — Перекати поле • Завещание Ленина

Фильм снят по мотивам произведений Варлама Шаламова и рассказывает о его жизни и бесчеловечных условиях в колымских ИТЛ.

• 2007 — Премия «Золотой орёл» в категории «Лучший телевизионный сериал (более 10 серий)»

Даже те историки, которые не сомневаются в авторстве Владимира Ленина, считают, что его «Завещание» было опубликовано не полностью. Так, Евгений Гусляров в своей книге, «Ленин в жизни», приводит слова публициста Николая Валентинова, который писал о том, как уже больной Ильич ездил зачем-то в Совнарком. С вождем находилась его сестра, Мария Ульянова. По воспоминаниям Ульяновой, Ленин что-то искал в своем кабинете, а не найдя забился в конвульсиях. По возвращению в Горки для Ленина вызвали врача, которому Мария Ильинична и поведала эту историю. Но Крупская попросила доктора забыть обо всем, что сказала Ульянова, для того, чтобы не разнесся слух о том, что «какие-то письма и документы у него (Ленина) украдены».

Между тем это не единственная странность, связанная с «Завещанием Ленина». Например, Эдвард Радзинский, автор книги «Сталин. Жизнь и смерть», считает необъяснимым тот факт, что Ленин в письме потребовал «перемещения Сталина с поста Генсека» и при этом не указал имя того, кем его следовало бы заменить. Кроме того Ильич, выразив в письме опасения насчет Сталина, по сути выставил его самой подходящей кандидатурой, так как об остальных он отозвался еще более нелестно. Также Радзинскому кажется подозрительным и то, что вождь уделил слишком мало внимания экономическим вопросам.

Актеры и роли, создатели сериала «Завещание Ленина»

Фильм снят по мотивам произведений Варлама Шаламова и рассказывает о его жизни и бесчеловечных условиях в колымских ИТЛ.

После просмотра к создателям фильма обратились родственники политзаключённого И. Хренова (друга Маяковского), опознанного ими в одном из персонажей, с жалобой на недостоверность образа и приписывание фактов, противоречащих действительной биографии. В ответе на критику автор сценария Ю. Арабов написал, что отрицательный персонаж фильма — это выдаваемый лагерными властями за реального Хренова другой человек, однако родственники не приняли его точку зрения^[1].

• 2007 — Премия «Золотой орёл» в категории «Лучший телевизионный сериал (более 10 серий)»

• Коллективизация. (1930-1932)
• Борьба с расхитителями и спекулянтами (1932-1934)
• Паспортизация (1932-1934)
• Карательная политика 1933-1936гг.
• Репрессии 1937-1938гг.
• Советизация Западной Белоруссии, Западной Украины, Прибалтики, Молдавии
• По законам военного времени
• Депортации народов
• Культура и искусство

• Завещание Ленина
• Трагедия Вождя
• Конфликт
• Наследники
• Последние заветы
• Сталь и шлак
• Исполнил ли Сталин заветы Ленина?
• История — высший судия
• Приложения
• Все страницы

Последние годы жизни В. И. Ленина всегда привлекали историков и публицистов. Именно в этот период Ленин написал свои статьи, считающиеся его политическим завещанием. В них содержится немало фрагментов, по сей день вызывающих споры и разночтения. Однако, вопреки злобным домыслам некоторых псевдоисследователей, автор книги Р. К. Баландин убедительно доказывает, что В. И. Ленин, несмотря на огромную занятость и ухудшающееся состояние здоровья, сумел в своем завещании обозначить важнейшие проблемы, которые стояли перед молодым Советским государством, и наметить меры по их преодолению.

В книге показано, в какой мере события, последовавшие после смерти Ленина, были им предсказаны или напрямую продиктованы и в чем Сталин стал продолжателем дела Ленина.

«Завещание Ленина»: весь ужас ГУЛАГа в 12 сериях

Ответить на него можно так: Владимир Ильич Ленин никакого завещания не писал, не диктовал.

На этом можно было бы завершить данную работу. Однако имеются достаточно серьезные дополнительные обстоятельства, требующие существенных уточнений и дополнений.

Слово «завещание» имеет юридический смысл: документ, в котором кто-либо дает указания на то, как распорядиться его имуществом или властными полномочиями. В данном случае такое толкование отпадает. У Ленина не было каких-то существенных личных ценностей, а его положение партийного лидера и главы государства нельзя было передать кому-либо по личному распоряжению.

Однако завещание можно понимать как завет (наставление, совет), адресованный своим последователям. Например, в христианском Священном Писании есть Ветхий Завет и Новый Завет. В основе первого лежат заповеди Моисея, полученные, согласно преданию, от Бога. Таков религиозный Закон, единый и для христиан, и для иудаистов. В основе второго — заповедь любви к ближнему, провозглашенная Иисусом Христом.

Вот и в предсмертных своих работах Ленин высказал некоторые соображения, которые принято считать его политическим завещанием (хотя, повторю, сам он так не считал). Кого-то может покоробить, а то и оскорбить приведенное упоминание о Священном Писании. Однако оно дано не случайно и, уж безусловно, не с целью его сопоставления с ленинскими заветами.

Учение Маркса, дополненное Лениным (марксизм- ленинизм), в Советском Союзе стало, по сути, атеистическим священным писанием. Лев Троцкий едва ли не первым это провозгласил: «Маркс — пророк со скрижалями, а Ленин — величайший выполнитель заветов, научающий не пролетарскую аристократию, как Маркс, а классы, народы, на опыте, в тягчайшей обстановке…»

В таком отношении к партийным вождям нет ничего удивительного. Ведь атеизм — это религиозная концепция, основанная на предположении, что Бога нет. Такой тезис столь же недоказуем, как и противоположный. По этой причине «научного атеизма» быть не может, ибо любое научное учение отличается от религиозного или философского тем, что его можно подтвердить или опровергнуть на основе фактов, а не только рассуждений (философия) и, тем более, веры (религия).

Заветам Ленина первым придал сакральный характер Иосиф Виссарионович Сталин.

На траурном заседании съезда Советов 26 января 1924 года он произнес речь, которую позже называли клятвой: «Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина». Само это начало, звучащее эпически, на религиозный манер, заставляет вспомнить, что в духовной семинарии Иосиф Джугашвили считался отличным учеником и что он писал неплохие стихи.

Сталин перечислял заповеди усопшего вождя, а после каждой из них торжественно провозглашал: «Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!»

Вряд ли тогда Сталин был знаком со «Словом о законе и благодати», произнесенным почти за тысячу лет до него митрополитом Иларионом в киевском соборе. Преподобный воскликнул, обращаясь к почившему князю Владимиру: «Восстань, о честный муж, из гроба своего! Восстань, отряхни сон, ибо ты не умер…» И еще: «Радуйся, учитель наш и наставник благоверию! Ты правдою облечен, крепостью препоясан, истиною обвит, смыслом венчан…»

Сходство речей крупного политика и церковного иерарха не случайно. Обращение к умершим так, словно они находятся здесь же, слышат и благословляют ораторов и всех присутствующих, — отличительная черта именно религиозного сознания.

Ленин к тому времени превратился в символическую фигуру. Об этом свидетельствует неподдельное горе народа после его смерти: в лютый январский мороз к гробу с телом Ленина, выставленному в Колонном зале Дома союзов, за четыре дня прошло около 900 тысяч человек. (Об этом следовало бы помнить тем, кто в наше время распространяется об антинародной политике Ленина и отсутствии к нему народной любви.)

Сталин чутко уловил и, возможно, сам переживал подобное чувство. Поэтому его клятва Ленину произвела огромное впечатление на слушателей. Она знаменовала появление нового вождя партии.

Но тут возникает немало тайн и вопросов, обсуждение которых предполагает данная книга.

Что следует считать политическим завещанием Ленина?

Кого предполагал Владимир Ильич в свои преемники как партийного и государственного лидера?

Не стал ли Сталин узурпатором власти вопреки завету Ильича?

Чем объяснить тот факт, что преемником Ленина не стал Троцкий?

Исполнил ли Сталин ленинские заветы?

Прервем перечень вопросов. Впереди еще будет их немало. Обратим внимание на самый, быть может, важный: какой смысл сейчас обсуждать проблемы, имеющие исторический смысл?

Мы живем в трудный период России. Перед страной, народом стоит сакраментальный вопрос: «Быть или не быть?» Он вовсе не риторический и не философский, а прагматичный, актуальный. Тем, кому он представляется надуманным или несущественным, напомню несколько очевидных истин, основанных на фактах.

Никогда еще в своей истории русский народ не вымирал так устойчиво и неуклонно в мирное время, да еще когда отдельные кланы, группы, личности неимоверно обогащаются за его счет.

Никогда еще великая держава не распадалась без войн и видимых потрясений столь быстро и радикально, утратив не только многие важные составные части, но и дружеское окружение.

Никогда еще русская культура не находилась в таком упадке и не утрачивала до такой степени своего престижа в мире.

Никогда и ни в какой ст��ане не наблюдалось такого шельмования своего недавнего славного прошлого, такого напора антинародной пропаганды, такого торжества лжи, лицемерия, предательства.

Никогда еще не были столь сильны и объединены антироссийские, антирусские силы, и редко было столь мало у нашей Родины друзей.

Владимир Ильич Ульянов-Ленин — один из наиболее трагических персонажей истории.

Казалось бы, он осуществил свою заветную революционную мечту Взять власть в огромной, раздираемой противоречиями стране оказалось неожиданно легко и просто. Не только потому, что слабовольным было Временное правительство. Пожалуй, никто и не дорожил этой властью, не цеплялся и не сражался за нее всерьез, не на жизнь, а на смерть. Это не озадачило ни «ленинскую гвардию», ни самого вождя. Тяжелейшие испытания для них начались позже.

В гражданской жесточайшей войне, когда не раз казалось, что проиграно дело большевистской партии, в конце концов победа была на ее стороне. Тут-то и выяснилось, что удержать и укрепить свою власть в огромной стране, испытавшей кровавую междоусобицу и революционную перестройку — задача невероятно трудная.

Напряжение внутри общества нарастало. В руководстве партии усиливались разногласия. Все наиболее развитые страны были против Советской России. За рубежом оставалось более миллиона белогвардейцев. Скрытых внутренних врагов было не меньше. В недавно созданном Советском Союзе экономическое положение было чрезвычайно тяжелым: чудовищный голод, эпидемии (значительно меньше были потери от военных действий). Однако наибольшие опасения и постоянно нарастающую тревогу вызывала ситуация с крестьянством. Она не прояснялась, а все более усугублялась и запутывалась. Чаще и яростней вспыхивали крестьянские бунты. А ведь сельские жители составляли подавляющую часть населения страны…

Умственное и нервное напряжение Ленина не ослабевало, а лишь усиливалось со временем. Ему не довелось почивать на лаврах, принимая чествования. Конечно, были народные шествия, многолюдные митинги. Однако вряд ли это его радовало. Жизнь он завершал в венце терновом. Начиная со второй половины 1921 года он все чаще ощущал нервные срывы, головные боли.

Еще в начале 1917 года он жаловался в письме к сестре Марии Ильиничне: «Работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая». Лечивший его врач-невропатолог профессор В. Крамер сделал весной 1922 года такую запись: «В основе его болезни лежит действительно не одно только мозговое переутомление, но и тяжелое заболевание сосудистой системы головного мозга».

Обратите внимание на этот диагноз, поставленный известным в то время специалистом по невропатологии. Совершенно ясно сказано, что болезнь Ленина объясняется мозговым переутомлением и заболеванием сосудистой системы головного мозга. С первым пунктом все понятно, что же касается второго, напомним, что отец Ленина — Илья Николаевич Ульянов — также страдал подобным заболеванием и скоропостижно скончался в возрасте пятидесяти четырех лет.

Мы специально заостряем на этом внимание, поскольку сразу же после смерти Владимира Ильича в стане его врагов возникли всевозможные домыслы о причинах болезни Ленина. Самой расхожей, как и следовало этого ожидать, оказалась версия о застарелом сифилисе, приведшем к мозговому заболеванию и расстройству психики главы советского правительства. Эта версия была охотно подхвачена на закате горбачевской перестройки ярыми борцами за демократию и продолжает обсуждаться ими до сих пор. Понятно, что никаких официальных медицинских документов они привести не могут и ограничиваются пересказом сплетен по типу «Иван сказал Николаю, Николай — Петру, а Петр — Федору».

Самое удивительное, что некоторые из этих «исследователей», видимо, всерьез верят в то, что у Ленина был сифилис. Дело тут не только в личности Владимира Ильича, которая вызывает у них поистине болезненную ненависть. Для всех этих деятелей кажется совершенно естественным, что лидер влиятельной политической партии мог вести беспорядочную половую жизнь и заразиться венерическим заболеванием. В их «демократической» среде моральная распущенность и вседозволенность — обычные явления. Для этих «борцов за общечеловеческие ценности» и свальный грех — не грех, и педерастия — естественная черта натуры, отчего же им не предположить, что и Ленин был таким же, как они?

С другой стороны, стремление любыми способами опорочить и принизить Ленина объясняется не только очевидным политическим заказом, но и чувством собственной нравственной ущербности «разоблачителей». Английский сатирик Дж. Свифт в «Путешествии Гулливера» описал мерзкую породу выродившихся (в буквальном смысле) людей, дав им прозвище еху. Так вот, эти еху не могли вытерпеть в своем окружении благородного и чистого (опять-таки в буквальном смысле) Гулливера. Как только еху сумели добраться до него, они его обгадили (снова в буквальном смысле) с головы до ног, дабы он ничем не выделялся из их стада. Как говорится, комментарии излишни.

* * *

Итак, Ленин заканчивал свою жизнь, страдая от тяжелейшего нервного переутомления и заболевания сосудистой системы головного мозга. Несмотря на это, он продолжал работать, пока болезнь окончательно не подкосила его. Последние статьи, письма и записки Владимира Ильича, которые принято считать его политическим завещанием, содержат дельные суждения и предложения. С ними можно не соглашаться, они подчас откровенно полемичны, спорны, однако бессмысленными или глупыми их никак не назовешь.

Воинствующий атеизм Ленина

Весной 1922 года Владимир Ильич, находясь на отдыхе в Подмосковье, работал над статьей «О значении воинствующего материализма».

В письме XII съезду ВКП(б) от 24 декабря, которое принято считать одним из политических завещаний вождя, Ленин дал краткие характеристики пяти крупнейшим партийным деятелям, уделив главное внимание Сталину и Троцкому Через несколько дней он счел нужным дополнить:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.

Ленин.

Записано Л. Ф. 4 января 1923 г.».

Это письмо странным образом расходится с тем, что мы знаем об отношениях Ленина и Сталина в 1922 году.

Вспоминается статья Сталина о его посещении Ленина летом 1922 года. Идиллия!

Какими были их отношения в последующие дни? Хорошими. Ленин и Сталин несколько раз встречались и долго беседовали (например, 6 декабря — почти два часа). В периоды резкого ухудшения здоровья и угрозы паралича Ленин, как мы знаем, не нашел никакого другого доверенного лица (кроме Крупской), к кому мог бы обратиться с просьбой дать ему яду. Значит, их отношения тогда не были омрачены никакой размолвкой.

Врачи разрешали Ленину работать лишь ограниченное время. Тем не менее Ильич был достаточно деятелен, а 15 декабря даже написал письмо Троцкому («Писать ему очень трудно», — отметила секретарь).

Однако уже на следующий день ему стало хуже. Крупская от его имени просила секретаря передать Сталину, что на Пленуме ЦК Ленин выступать не сможет. Он заболел. Только 23 декабря он вызвал на квартиру секретаря. Она отметила: «В продолжение 4-х минут диктовал. Чувствовал себя плохо. Были врачи». В дальнейшем он также мог диктовать недолго, не более десяти минут.

Но и тогда, диктуя письмо к съезду, Ильич не обмолвился о грубости Сталина, а лишь высказал сомнение, что тот сумеет всегда достаточно осторожно пользоваться имеющейся у него властью Генерального секретаря. Почему же через десять дней он вдруг резко заговорил о грубости Сталина? Известно, что за этот срок он никакими делами не занимался. Не могло же это быть беспричинным спонтанным решением, объяснимым только лишь его болезненным состоянием? В такое трудно поверить.

Конечно, мы говорим не о письме как таковом, а о диктовке, и, возможно, сумбурной. Запись почти наверняка редактировали сначала секретарша, затем жена, а там и сам автор. Тем более удивительно, что, скажем, Крупская не стала отговаривать мужа, по крайней мере, смягчить формулировки. Да и как-то странно выглядит большое дополнение к письму, посвященное вопросу, который сам автор считает мелочью (или полагает, вполне резонно, что так считают другие).

Если Ленин предполагал, что его добавление к письму поможет предохранить руководство партии от раскола и улучшит взаимоотношения Сталина с Троцким, то при чем тут сталинская грубость? Мягкий, вежливый, терпимый и внимательный к товарищам, «некапризный» руководитель вряд ли благодаря этим качествам сможет преодолеть внутрипартийные разногласия. Помнится, Ленин и сам ненавидел соглашателей.

Предположим, все перечисленные Лениным недостатки характера Сталина (которые могут «показаться ничтожной мелочью») действительно существовали. А во всех других отношениях Генеральный секретарь вполне достоин своего поста. И предлагается подобрать кого-то другого, обладающего всеми его главными достоинствами без мелких недостатков. Как тут поступить, если новая кандидатура не названа?

Полагаю, в таком случае любое собрание примет решение не производить никаких замен, и обяжет руководителя внимательней контролировать свое поведение, не допускать грубостей (об оскорблениях речи нет), быть деликатнее и т. п.

Итак, судя по всему, одной из загадок «завещания Ленина» следует считать его дополнение к письму с предложением избрать нового генсека по причине грубости Сталина. Эта мысль пришла ему в самом начале 1923 года, не раньше. Наиболее разумное предположение: кто-то подсказал Ильичу эту мысль. Кто и зачем?

Причина ясна: желание снять Сталина с высокого поста. Кем заменить? Наиболее вероятной кандидатурой был бы Троцкий.

Но кто имел в ту пору доступ к Ленину и мог повлиять на него? Скорее всего — Крупская. К тому времени у нее со Сталиным был пренеприятный разговор (об этом инциденте мы еще поговорим). Однако, судя по имеющимся сведениям, в начале года она умолчала о конфликте. И все-таки должна была сказаться ее возникшая или усиливающаяся неприязнь к Сталину, оскорбленное самолюбие. Не желая сильно раздражать мужа, она могла напомнить ему эпизод с пощечиной, которую дал Орджоникидзе грузинскому националисту, а Сталин не осудил этот поступок и вообще проявлял русский великодержавный шовинизм. (Все это, безусловно, мог припомнить Ильич и сам.)

Возможно, существуют какие-то материалы, не учтенные нами, позволяющие более точно и убедительно ответить на данный вопрос. Так или иначе, но факт остается фактом: делегаты съезда не сочли доводы Ленина о грубости и неделикатности Сталина сколько-нибудь вескими для того, чтобы хотя бы поставить на обсуждение вопрос о снятии его с поста Генерального секрета��я.

Большое недоумение вызывает то обстоятельство, что речь шла об инциденте, произошедшем два месяца назад. Он давно уже был исчерпан. С тех пор Сталин не раз общался с Крупской. Лично ей не было никакого смысла ворошить прошлое.

Столкновение двух партийных лидеров произошло в самое неподходящее время для них обоих. Владимир Ильич продолжал болеть, и лишние волнения, да еще такие сильные, могли только усугубить его состояние (что и произошло). В апреле должен был состояться XII съезд ВКП(б), и Сталину могло сильно навредить ухудшение отношений с Лениным, все еще сохранявшим свой высокий авторитет.

Случайно ли произошло такое совпадение?

Все прекрасно знали: у Владимира Ильича нервное расстройство. Зачем же в таком случае раздражать его, сильно волновать? Тем более что его состояние волнообразно то ухудшалось, то временно улучшалось. А тут — такое потрясение!

В конце 1922 года его по рекомендации врачей, можно сказать, изолировали от любой текущей работы. Однако ничем, кроме политики, он по-прежнему не интересовался, приступив к чтению семитомника «Записки о революции». (Автор Н. Н. Суханов, участник революционных событий, бывший меньшевик и член ЦИКа, работал в ряде советских учреждений как экономист и редактор периодических изданий. Его жена М. И. Гляс- сер была секретарем Ленина по вопросам партийного руководства.)

В середине января его секретарь М. А. Володичева записала в дневнике дежурств:

«Владимир Ильич вызывал от 6-ти до 7-ми на полчаса. Читал и вносил поправки в заметки о книге Суханова. В течение минут 10-ти, 15-ти диктовал продолжение о том же…

В то время, когда диктовал фразу «Нашим Сухановым…», — на слове «…и не снится…» остановился и, пока обдумывал продолжение, шутливо бросал слова: «Вот какая память! Совершенно забыл, что я хотел сказать! Черт возьми! Беспамятность удивительная!» Просил сейчас же переписать заметки и дать ему.

Наблюдая его во время диктовки несколько дней подряд, заметила, что ему неприятно, если его прерывают на полуфразе, т. к. тогда он теряет нить мыслей».

Нетрудно заметить, что из этих наблюдений нельзя сделать вывод о каком-либо расстройстве психики Ленина, в чем пытаются уверить нас его противники. Конечно, небольшие провалы в памяти, отсутствие прежней сосредоточенности и гибкости мысли указывают на заболевание сосудистой системы головного мозга. Но Владимир Ильич следит за своим состоянием, старается шутить. Нормальная реакция. Учтем, что в это время он диктовал несколько статей (о них еще будет речь), которые тоже считаются частью его «завещания». В них трудно усмотреть отсутствие здравого смысла, логики.

29 января секретарь Л. А. Фотиева записала, что Сталин спросил ее, «не говорю ли я Владимиру Ильичу чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел?.. Ответила — не говорю и не имею никаких оснований думать, что он в курсе дел».

Что означает этот разговор? То ли проницательность Ленина была гак велика, что он догадывался, основываясь на предыдущем опыте, о ходе текущих дел в партийном аппарате. Не исключено, что, несмотря на запрет врачей, кто-то информировал его об этом. Кто? Скорее всего, секретарь Гляссер. Весьма вероятно, она симпатизировала Троцкому, у которого были неплохие отношения с ее мужем Сухановым.

Впрочем, возможно, кое-что ему она «по секрету» сообщала, а о чем-то он и сам догадывался. Во всяком случае, как мы уже говорили, нельзя считать спонтанными ни его добавление к письму съезду от 24 декабря, ни, тем более, приведенную выше совершенно секретную и весьма резкую записку в адрес Сталина.

Она адресована «лично», хотя и с копией, предназначенной для Зиновьева и Каменева. Выходит, эти два члена Политбюро вели «конспиративные» разговоры с Надеждой Константиновной, обсуждая, в частности, поведение Сталина. Мог ли Ленин от них узнать о ссоре Сталина с Крупской? Трудно сказать. В то время они не были сторонниками Троцкого. Конечно, политики могут иметь какие-то свои, нам не понятные основания для тех или иных поступков. И все-таки, вряд ли «компромат» на Сталина исходил от них (если только в тот момент у них с Троцким не было тайного сговора).

4 февраля, как отметила М. А. Володичева, Владимир Ильич диктовал продолжение статьи «Лучше меньше, да лучше» больше получаса. «Вид свежий, голос бодрый… Надежда Константиновна передала мне, что у него был немецкий доктор (Ферстер), который наговорил ему много приятных вещей, разрешил гимнастику, прибавил часы для диктовки статей, и что Владимир Ильич был очень доволен». Однако после двухчасового перерыва его состояние ухудшилось: «Темп диктовки был медленнее обычного. Компресс на голове. Лицо побледнело. Видимо, устал».

На следующий день ему лучше не стало. Диктовал медленно, а после очередной запинки сказал:

— Что-то у меня сегодня не гладко, не бойко идет.

Вечером того же дня он работал 20 минут, был относительно бодр, хотя говорил медленно, жестикулируя левой рукой и перебирая пальцами правой.

Лечащий врач в эти дни отметил, что у Ленина наблюдались «сперва незначительные, а потом и все более глубокие, но всегда только мимолетные нарушения речи… Владимиру Ильичу было трудно вспомнить то слово, которое ему было нужно, то они проявлялись тем, что продиктованное им секретарше он не был в состоянии прочесть, то, наконец, он начинал говорить нечто такое, что нельзя было совершенно понять».

Последнее замечание злопыхатели немедленно перетолковали как указание на бред безумца. Но в действительности наблюдалось расстройство речи, а не умственной деятельности. Это разные вещи. Нечто подобное происходит с теми, кто перенес инсульт, затронувший речевой центр, расположенный в левом полушарии головного мозга. Эти люди не теряют даже чувства юмора, хотя внятно говорить не могут.

Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.

25.ХII.22 г. Записано М.В.

Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью, но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.

4 января 1923 г. Записано Л.Ф.

Политическая и научная актуальность принципиальной борьбы против любого мифотворчества в отношении В.И.Ленина определяется задачами, стоящими перед современным коммунистическим движением. Эта борьба не столько оборонительная, преследующая цель восстановить в глазах трудящихся образ В.И.Ленина во всем его величии, сколько наступательная, призванная обеспечить подготовку и победу грядущей коммунистической революции.

Среди мифов, связанных с жизнью и деятельностью В.И.Ленина, наиболее коварным, изощренным, а также самым разрушительным по своим политическим и идеологическим последствиям оказался миф о так называемом «политическом завещании» В.И.Ленина, под которым принято понимать комплекс документов, известных также как его «последние письма и статьи». Научная сторона проблемы состоит в установлении ленинского авторства каждого из входящих в «завещание» документов. Необходимость такой постановки вопроса диктуется этими самыми документами. Они представляют собой тексты, напечатанные на пишущей машинке, В.И.Лениным не подписанные и никоим образом не заверенные. Надписи «Записано М.В.» или «Записано Л.Ф.» не могут заменить заверительной надписи, тем более, что в ряде случаев полностью исполнены на пишущей машинке. Случилось так, что ленинское авторство этих документов публично с самого начала сомнению не подвергалось. Принадлежность их В.И.Ленину признавалась как аксиома. Это вынужден был принимать и И.В.Сталин. Это вполне устраивало руководителей КПСС после его смерти и использовалось ими в политических целях. Историческая наука тоже была вынуждена принять навязанные ей правила и условия «игры». Между тем, научный подход требует подвергнуть этот комплекс ленинских документов источниковедческому анализу. Правильная научная постановка вопроса в данном случае состоит не в доказывании того, что тот или иной документ не принадлежит В.И.Ленину, а в доказательстве того, что он принадлежит ему.

К действительно ленинской части «Завещания» относятся его «Странички из дневника», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «Лучше меньше, да лучше», опубликованные в январе-начале марта 1923 г., диктовки («письмо к съезду») 26-29 декабря 1922 г. (о реорганизации ЦК партии и РКИ, о придании законодательных функций Госплану), а также 4 и 6 января 1923 года («О кооперации»). Хотя все эти документы и не подписаны В.И.Лениным, но их тексты, работа над ними (или отдельные фазы ее) зафиксированы в различных документах делопроизводства ленинского секретариата в режиме реального времени, а также в документах Политбюро. Т.е. оставили свой видимый след в момент работы В.И.Ленина над ними или сразу же после ее окончания, когда Ленин был еще дееспособен. Наконец, они хорошо согласуются с теми документами, которые получал В.И.Ленин и которые он брал для разработки, с той дискуссией, которая в то время шла в ЦК партии, с той позицией, которую он в ней занимал. Эти документы внутренне не противоречат друг другу, в них есть развитие взглядов, позиции, но не принципиальная смена их. Наконец, они не противостоят прежде заявленной В.И.Лениным позиции по тем или иным вопросам.

С совершенно иной ситуацией мы сталкиваемся в случае со второй группой документов — с неленинской частью «ленинского завещания», к которой относятся 1) печально знаменитые «характеристики», т.е. «диктовки» 24-25 декабря 1922 г. и 4 января 1923 г., в которых подводится база под политическую атаку против И.В.Сталина как фактического преемника В.И.Ленина в качестве лидера партии; 2) т.н. «статья» «К вопросу о национальностях или об «автономизации»», а также 3) примыкающие к ним по смыслу и политической направленности письма, «продиктованные» 5 и 6 марта 1923 г. (Троцкому, Мдивани, Махарадзе) с заявлением о политической солидарности с ними, а также И.В.Сталину с угрозой разрыва личных отношений. Нет ни единого документа, который бы в режиме реального времени зафиксировал работу В.И.Ленина над ними. Получается, что сам В.И.Ленин свою работу над ними не свидетельствует, свидетельств со стороны тоже нет!

Но все-таки, может спросить читатель, откуда-то нам известно об этой работе? О ней сообщают 1) т.н. «Дневник дежурных секретарей» В.И.Ленина и 2) лица, передававшие эти тексты в ЦК партии. Остановимся на этих свидетельствах подробнее. «Дневник» секретарей — один из самых излюбленных историками и публицистами источников, подлинность (и авторитет) которого никем прежде не подвергались сомнению. И напрасно. Изучение его приводит к выводу, что этот «дневник» в записях после 18 декабря 1922 г. не является документом делопроизводства ленинского секретариата, фиксирующего события в режиме реального времени, он есть плод литературно-художественного творчества на заданную историческую тему. Попросту говоря, он есть фабрикат, фальшивка. Судите сами. Приступ болезни 18-22 декабря 1922 г. выводит В.И.Ленина из прежнего режима работы. Соответственно перестает в прежнем режиме функционировать и его секретариат, обрываются записи в дневнике. А когда возобновляются, они являют нам совершенно иной «дневник». Мало того, что дневник ведется нерегулярно, между отдельными записями оставляют незаполненными целые листы или значительные части их, с тем, чтобы в эти пустоты внести записи за пропущенные даты. Об этом прямо говорят сделанные кем-то пометы, суть которых в том, что Л.А.Фотиева должна сделать запись за 28 декабря 1922 г., 4, 9-10, 24 января 1923 г., М.В.Володичевой предписывалось внести запись за 26 декабря и 17 марта.

Николай Досталь: «Кино может изменить отношение человека к жизни»

Не спасают положения и источники мемуарного характера, в частности, воспоминания Троцкого, секретарей В.И.Ленина Фотиевой, Володичевой, Гляссер, пытавшихся засвидетельствовать ленинское авторство этих документов и тем самым создать необходимую «источниковую базу». Они настолько противоречат делопроизводственным документам и записям врачей, друг другу, а порой и сами себе, что их информация не может быть принята на веру и послужить надежным свидетельством ленинского авторства этих текстов. Остается верить им на слово. Но это удел тех, кто хочет быть обманутым..

Вопрос о письме Ленина Сталину с угрозой разрыва личных отношений требует дополнительного изучения. Здесь мы отметим, что вся история диктовки В.И.Лениным этого письма и его отсылки И.В.Сталину достаточно темна и противоречива. Пусть читатель сам сравнит свидетельства М.И.Ульяновой и М.В.Володичевой (см. В.И.Ленин Полн. собр. соч., т.45, с.486; Известия ЦК КПСС, 1989, N12, с.198-199). Володичева утверждает, что ответ И.В.Сталина она записала сама под его диктовку. Но ответ почему-то существует в двух вариантах: один написан почерком И.В.Сталина (или под него?), другой почерком (якобы Володичевой), который от начала к концу письма меняется до неузнаваемости. Причем этим же почерком выполнена и подпись. Зачем два ответа? И почему ни один из них не был передан В.И.Ленину, хотя между ответом Сталина (7 марта) и окончательной утратой Лениным работоспособности (10 марта) для этого были и время и условия.

«Статья» по национальному вопросу удивительна не только рядом положений абсолютно неожиданных для В.И.Ленина, совершенно несвойственной ему русофобией, но и такими формулировками, в которых невозможно узнать В.И.Ленина. Например: «Я уже писал в своих произведениях по национальному вопросу…» А вот еще: автор предлагает «подождать с образованием СССР до тех пор, пока государственный аппарат не станет «своим»». Таких условий в сентябре-декабре 1922 года Ленин не ставил. Если исходить из этого «условия», то не только СССР не надо было образовывать, но и Закавказскую федеративную советскую республику тоже надо было расформировать. А ведь В.И.Ленин боролся за ее создание с Мдивани и его сторонниками. Более того, тогда и РСФСР надо было бы ликвидировать — ведь аппарат-то пока не «свой»! Дальше — больше. Автор связывает реализацию права выхода из состава СССР с качеством государственного аппарата! Но разве госаппарат решал давать или не давать республике это право?! Ленин прекрасно знал, кто, где и как будет решать этот вопрос в условиях политической системы диктатуры пролетариата, которую он создавал и укреплял сам. Этот аргумент не из арсенала Ленина. Зато такие аргументы мы можем найти в рассуждениях грузинских национал-уклонистов. Наконец, ставить вопрос об «автономизации» после того, как вопрос об СССР решен на предложенных самим В.И.Лениным принципах, значит возвращаться к вопросам давно устаревшим. В конце 1922 г. никто уже не говорил о создании СССР на принципах автономизации. Зато многие говорили против автономизации, имея в виду ликвидацию РСФСР. Но при чем здесь Ленин? Авторов этой «ленинской статьи» надо искать среди противников объединения союзных республик в федерацию, среди сторонников конфедерации. Ленин к их числу не принадлежал. В самой статье четко просматриваются три различных блока и их близость к идеям, развиваемым Мдивани, Сванидзе, Раковским. Не положил ли автор этой «статьи» в ее основу их документы? Кто был ее автором еще предстоит выяснить, но есть основания считать, что ее автором был Троцкий. В.И.Ленин автором быть не мог. Доказательств его авторства нет!

В письме XII съезду ВКП(б) от 24 декабря, которое принято считать одним из политических завещаний вождя, Ленин дал краткие характеристики пяти крупнейшим партийным деятелям, уделив главное внимание Сталину и Троцкому. Через несколько дней он счел нужным дополнить:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.

Ленин.

Записано Л.Ф. 4 января 1923 г.».

Это письмо странным образом расходится с тем, что мы знаем об отношениях Ленина и Сталина в 1922 году.

Вспоминается статья Сталина о его посещении Ленина летом 1922 года. Идиллия!

Какими были их отношения в последующие дни? Хорошими. Ленин и Сталин несколько раз встречались и долго беседовали (например, 6 декабря — почти два часа). В периоды резкого ухудшения здоровья и угрозы паралича Ленин, как мы знаем, не нашел никакого другого доверенного лица (кроме Крупской), к кому мог бы обратиться с просьбой дать ему яду. Значит, их отношения тогда не были омрачены никакой размолвкой.

Врачи разрешали Ленину работать лишь ограниченное время. Тем не менее Ильич был достаточно деятелен, а 15 декабря даже написал письмо Троцкому («Писать ему очень трудно», — отметила секретарь).

Однако уже на следующий день ему стало хуже. Крупская от его имени просила секретаря передать Сталину, что на Пленуме ЦК Ленин выступать не сможет. Он заболел. Только 23 декабря он вызвал на квартиру секретаря. Она отметила: «В продолжение 4-х минут диктовал. Чувствовал себя плохо. Были врачи». В дальнейшем он также мог диктовать недолго, не более десяти минут.

Но и тогда, диктуя письмо к съезду, Ильич не обмолвился о грубости Сталина, а лишь высказал сомнение, что тот сумеет всегда достаточно осторожно пользоваться имеющейся у него властью Генерального секретаря. Почему же через десять дней он вдруг резко заговорил о грубости Сталина? Известно, что за этот срок он никакими делами не занимался. Не могло же это быть беспричинным спонтанным решением, объяснимым только лишь его болезненным состоянием? В такое трудно поверить.

Конечно, мы говорим не о письме как таковом, а о диктовке, и, возможно, сумбурной. Запись почти наверняка редактировали сначала секретарша, затем жена, а там и сам автор. Тем более удивительно, что, скажем, Крупская не стала отговаривать мужа, по крайней мере, смягчить формулировки. Да и как-то странно выглядит большое дополнение к письму, посвященное вопросу, который сам автор считает мелочью (или полагает, вполне резонно, что так считают другие).

Если Ленин предполагал, что его добавление к письму поможет предохранить руководство партии от раскола и улучшит взаимоотношения Сталина с Троцким, то при чем тут сталинская грубость? Мягкий, вежливый, терпимый и внимательный к товарищам, «некапризный» руководитель вряд ли благодаря этим качествам сможет преодолеть внутрипартийные разногласия. Помнится, Ленин и сам ненавидел соглашателей.

Предположим, все перечисленные Лениным недостатки характера Сталина (которые могут «показаться ничтожной мелочью») действительно существовали. А во всех других отношениях Генеральный секретарь вполне достоин своего поста. И предлагается подобрать кого-то другого, обладающего всеми его главными достоинствами без мелких недостатков. Как тут поступить, если новая кандидатура не названа?

Полагаю, в таком случае любое собрание примет решение не производить никаких замен, и обяжет руководителя внимательней контролировать свое поведение, не допускать грубостей (об оскорблениях речи нет), быть деликатнее и т.п.

Итак, судя по всему, одной из загадок «завещания Ленина» следует считать его дополнение к письму с предложением избрать нового генсека по причине грубости Сталина. Эта мысль пришла ему в самом начале 1923 года, не раньше. Наиболее разумное предположение: кто-то подсказал Ильичу эту мысль. Кто и зачем?

Причина ясна: желание снять Сталина с высокого поста. Кем заменить? Наиболее вероятной кандидатурой был бы Троцкий.

Но кто имел в ту пору доступ к Ленину и мог повлиять на него? Скорее всего — Крупская. К тому времени у нее со Сталиным был пренеприятный разговор (об этом инциденте мы еще поговорим). Однако, судя по имеющимся сведениям, в начале года она умолчала о конфликте. И все-таки должна была сказаться ее возникшая или усиливающаяся неприязнь к Сталину, оскорбленное самолюбие. Не желая сильно раздражать мужа, она могла напомнить ему эпизод с пощечиной, которую дал Орджоникидзе грузинскому националисту, а Сталин не осудил этот поступок и вообще проявлял русский великодержавный шовинизм. (Все это, безусловно, мог припомнить Ильич и сам.)

Возможно, существуют какие-то материалы, не учтенные нами, позволяющие более точно и убедительно ответить на данный вопрос. Так или иначе, но факт остается фактом: делегаты съезда не сочли доводы Ленина о грубости и неделикатности Сталина сколько-нибудь вескими для того, чтобы хотя бы поставить на обсуждение вопрос о снятии его с поста Генерального секретаря.

Итак, можно сделать предварительный вывод: Сталин нагрубил Крупской под влиянием эмоций, в гневе, ибо считал своим долгом выполнять поручение ЦК и заботиться о том, чтобы все рекомендации врачей выполнялись неукоснительно.

На гневное письмо Ленина Сталин сразу же ответил. Его послание — на официальном бланке и без пометки «секретно» — по стилю серьезно отличается от ленинского:

«Т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с тов. Н. Конст., которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) прибл. следующее: врачи запретили давать Ильичу полит, информацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его. Между тем Вы, Н.К., оказывается, нарушаете этот режим: нельзя играть жизнью Ильича…

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое «против» Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен взять назад сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего собственно от меня хотят.

Сталин.

7.III.23 г.».

Письмо имеет некоторые характерные особенности, позволяющие понять чувства автора. Например, две одинаковые даты, стоящие в начале и в конце. Забывчивость автора сделается понятной, если учесть изменение его почерка. Сначала он ясный и ровный, но постепенно становится все менее разборчивым, рваным, нервным, а подпись и вовсе похожа на закорючку, что совершенно не свойственно Сталину.

Можно предположить, что Иосиф Виссарионович очень торопился и поэтому стал писать слишком бегло и неразборчиво. Вряд ли для такого важного письма он не мог уделить лишних пять минут. Он не просто раздражен, но и обижен ленинскими упреками. Даже не считает нужным употреблять формальное «уважаемый».

Безусловно, его возмутило то, что конфиденциальный разговор с Крупской кто-то (не обязательно она сама) передал Ильичу. Тем более что с ней он уже объяснился по поводу инцидента и, по-видимому, они, по меньшей мере, договорились о том, чтобы Ильич ничего о нем не узнал. Но вышло иначе. И Сталин, старый конспиратор, заподозрил неладное.

Кто сообщил Ленину о ссоре? Зачем это было сделано? Почему вдруг именно в данный момент ему был передан «компромат» на Генерального секретаря? Могло ли так произойти случайно?

Обмен резкими письмами между Лениным и Сталиным, давними друзьями, вызывает много вопросов. Поэтому есть смысл сначала выяснить его предысторию.

Большое недоумение вызывает то обстоятельство, что речь шла об инциденте, произошедшем два месяца назад. Он давно уже был исчерпан. С тех пор Сталин не раз общался с Крупской. Лично ей не было никакого смысла ворошить прошлое.

Столкновение двух партийных лидеров произошло в самое неподходящее время для них обоих. Владимир Ильич продолжал болеть, и лишние волнения, да еще такие сильные, могли только усугубить его состояние (что и произошло). В апреле должен был состояться XII съезд ВКП(б), и Сталину могло сильно навредить ухудшение отношений с Лениным, все еще сохранявшим свой высокий авторитет.

Случайно ли произошло такое совпадение?

Все прекрасно знали: у Владимира Ильича нервное расстройство. Зачем же в таком случае раздражать его, сильно волновать? Тем более что его состояние волнообразно то ухудшалось, то временно улучшалось. А тут — такое потрясение!

В конце 1922 года его по рекомендации врачей, можно сказать, изолировали от любой текущей работы. Однако ничем, кроме политики, он по-прежнему не интересовался, приступив к чтению семитомника «Записки о революции». (Автор Н. Н. Суханов, участник революционных событий, бывший меньшевик и член ЦИКа, работал в ряде советских учреждений как экономист и редактор периодических изданий. Его жена М. И. Гляс-сер была секретарем Ленина по вопросам партийного руководства.)

В середине января его секретарь М. А. Володичева записала в дневнике дежурств:

«Владимир Ильич вызывал от 6-ти до 7-ми на полчаса. Читал и вносил поправки в заметки о книге Суханова. В течение минут 10-ти, 15-ти диктовал продолжение о том же…

В то время, когда диктовал фразу «Нашим Сухановым…», — на слове «…и не снится…» остановился и, пока обдумывал продолжение, шутливо бросал слова: «Вот какая память! Совершенно забыл, что я хотел сказать! Черт возьми! Беспамятность удивительная!» Просил сейчас же переписать заметки и дать ему.

Наблюдая его во время диктовки несколько дней подряд, заметила, что ему неприятно, если его прерывают на полуфразе, т. к. тогда он теряет нить мыслей».

Нетрудно заметить, что из этих наблюдений нельзя сделать вывод о каком-либо расстройстве психики Ленина, в чем пытаются уверить нас его противники. Конечно, небольшие провалы в памяти, отсутствие прежней сосредоточенности и гибкости мысли указывают на заболевание сосудистой системы головного мозга. Но Владимир Ильич следит за своим состоянием, старается шутить. Нормальная реакция. Учтем, что в это время он диктовал несколько статей (о них еще будет речь), которые тоже считаются частью его «завещания». В них трудно усмотреть отсутствие здравого смысла, логики.

29 января секретарь Л. А. Фотиева записала, что Сталин спросил ее, «не говорю ли я Владимиру Ильичу чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел?… Ответила — не говорю и не имею никаких оснований думать, что он в курсе дел».

Что означает этот разговор? То ли проницательность Ленина была так велика, что он догадывался, основываясь на предыдущем опыте, о ходе текущих дел в партийном аппарате. Не исключено, что, несмотря на запрет врачей, кто-то информировал его об этом. Кто? Скорее всего, секретарь Гляссер. Весьма вероятно, она симпатизировала Троцкому, у которого были неплохие отношения с ее мужем Сухановым.

Впрочем, возможно, кое-что ему она «по секрету» сообщала, а о чем-то он и сам догадывался. Во всяком случае, как мы уже говорили, нельзя считать спонтанными ни его добавление к письму съезду от 24 декабря, ни, тем более, приведенную выше совершенно секретную и весьма резкую записку в адрес Сталина.

Она адресована «лично», хотя и с копией, предназначенной для Зиновьева и Каменева. Выходит, эти два члена Политбюро вели «конспиративные» разговоры с Надеждой Константиновной, обсуждая, в частности, поведение Сталина. Мог ли Ленин от них узнать о ссоре Сталина с Крупской? Трудно сказать. В то время они не были сторонниками Троцкого. Конечно, политики могут иметь какие-то свои, нам не понятные основания для тех или иных поступков. И все-таки, вряд ли «компромат» на Сталина исходил от них (если только в тот момент у них с Троцким не было тайного сговора).

4 февраля, как отметила М. А. Володичева, Владимир Ильич диктовал продолжение статьи «Лучше меньше, да лучше» больше получаса. «Вид свежий, голос бодрый… Надежда Константиновна передала мне, что у него был немецкий доктор (Ферстер), который наговорил ему много приятных вещей, разрешил гимнастику, прибавил часы для диктовки статей, и что Владимир Ильич был очень доволен». Однако после двухчасового перерыва его состояние ухудшилось: «Темп диктовки был медленнее обычного. Компресс на голове. Лицо побледнело. Видимо, устал».

На следующий день ему лучше не стало. Диктовал медленно, а после очередной запинки сказал:

— Что-то у меня сегодня не гладко, не бойко идет.

Вечером того же дня он работал 20 минут, был относительно бодр, хотя говорил медленно, жестикулируя левой рукой и перебирая пальцами правой.

Лечащий врач в эти дни отметил, что у Ленина наблюдались «сперва незначительные, а потом и все более глубокие, но всегда только мимолетные нарушения речи… Владимиру Ильичу было трудно вспомнить то слово, которое ему было нужно, то они проявлялись тем, что продиктованное им секретарше он не был в состоянии прочесть, то, наконец, он начинал говорить нечто такое, что нельзя было совершенно понять».

Последнее замечание злопыхатели немедленно перетолковали как указание на бред безумца. Но в действительности наблюдалось расстройство речи, а не умственной деятельности. Это разные вещи. Нечто подобное происходит с теми, кто перенес инсульт, затронувший речевой центр, расположенный в левом полушарии головного мозга. Эти люди не теряют даже чувства юмора, хотя внятно говорить не могут.

Завещание Ленина (мини-сериал)

В конце февраля здоровье Ленина, судя по всему, несколько улучшилось. Он смог продиктовать сравнительно большую статью «Лучше меньше, да лучше». Кроме того, в зоне его внимания была национальная проблема.

И вот 5 марта произошло резкое и решающее обострение болезни, теперь уже без сколько-нибудь значительных улучшений в дальнейшем. Вряд ли можно сомневаться, что не случайно это событие совпало с гневным письмом Сталину, которое он тогда начал писать, но отложил, сказав, что у него сегодня что-то плохо выходит.

Одновременно он просил Троцкого выступить на Пленуме ЦК партии по «грузинскому делу». Возможно, Владимир Ильич вновь решил критиковать Сталина за русский великодержавный шовинизм. Это стало бы более веским основанием для снятия его с поста генсека.

Но Лев Давидович не был таким простачком, чтобы демонстрировать перед делегатами съезда свои претензии на высшую ступень власти и соперничество со Сталиным. Тем более когда это произошло бы на фоне «озвучивания» ленинских тезисов по национальному вопросу. Будучи хитроумным политиком, Троцкий отклонил предложение Владимира Ильича, сославшись на болезнь.

6 марта, закончив письмо Сталину, Ленин почувствовал себя плохо. Надежда Константиновна просила секретаря не пересылать письмо (возможно, она считала, что инцидент исчерпан, и не желала вновь обострять отношения с Иосифом Виссарионовичем). Однако на следующий день Володичева, переговорив с Каменевым, настояла на том, чтобы распоряжение Владимира Ильича было выполнено. (Не она ли сообщила Ленину о былой ссоре Сталина с Крупской?)

Сталин ответил тотчас. Его ответ не был сразу передан Ленину, который серьезно заболел.

Итак, судя по всему, известие о конфликте Сталина с Крупской, полученное Лениным с опозданием на два месяца, нанесло сильный удар, прежде всего, по нему. Вряд ли Надежда Константиновна, по какой-то непонятной причине вдруг припомнив давнюю обиду и решив отомстить Генеральному секретарю, рискнула бы пожертвовать ради такого сомнительного удовольствия здоровьем мужа.

В принципе, она могла решиться на такой шаг. Но это произошло бы не из-за личной неприязни (мелочность была ей чужда), а только из каких-то политических соображений.

Предположим, она была твердо уверена, что надо непременно, отбросив все сомнения и не считаясь со здоровьем мужа, снять Сталина с его поста. Но откуда бы взялась у нее такая уверенность и решимость? И ради кого она совершила бы поступок, способный повредить Ильичу? Был только один претендент на верховную власть — Троцкий. Она относилась к нему с уважением, не более того.

Так кто же и ради чего решился нанести «двойной удар» — и по Ленину, и по Сталину? Точнее даже так: невзирая на возможные тяжелые последствия для здоровья Ленина, восстановить его против Сталина, чтобы снять его с поста Генерального секретаря партии на предстоящем съезде ВКП(б)?

А может быть, Сталин из опасения, что из-за ленинской рекомендации, изложенной в письме к съезду, будет лишен поста генсека, специально использовал свой конфликт с Крупской для того, чтобы нанести смертельный удар по ее мужу? Некоторые авторы вполне серьезно оценивают такую возможность как весьма вероятную. При этом они ссылаются на страшное коварство, бесчеловечную жестокость и восточную хитрость Иосифа Виссарионовича.

Данная версия выглядит по меньшей мере глупой. Как, при всем своем хитроумии, мог этот злодей предугадать резкое ухудшение здоровья Ильича после получения им известия о ссоре Сталина и Крупской? Созвал предварительно консилиум врачей? Тут ведь надо было действовать наверняка. Проще всего было предугадать возмущение Ильича. Кстати, так и произошло; сначала возмущенное письмо, а только затем нервный срыв и ухудшение здоровья.

Учтем и то, что Ленин не счел нужным писать дополнительное письмо к съезду, а ограничился сугубо личным частным посланием. О том, что Сталин груб и способен злоупотреблять властью, он написал раньше.

Но главное даже не это. Ведь Владимир Ильич вовсе не собирался обнародовать свое «завещание» (кажется, это Надежда Константиновна уже после его смерти назвала данные документы «политическим завещанием Ленина). Следовательно, Сталин был заинтересован в том, чтобы здоровье Ильича не ухудшалось, ибо в противном случае «завещание» было бы опубликовано. При этом Сталину было целесообразно как можно мягче обходиться с Крупской и ни в коем случае не вступать в конфликт с Лениным.

Если бы Сталин подозревал Крупскую в кознях против него, или же она считала его виновным, хотя бы отчасти, в обострении болезни Ленина, то после его смерти отношения между ними стали по меньшей мере натянутыми. Этого не произошло. Судя по всему, она не была злопамятной и полагала, что былой конфликт со Сталиным давно исчерпан.

Крупская в конце 1924 года, написав первые главы воспоминаний о Ленине, послала рукопись Сталину. В сопроводительной записке призналась: «Это я написала с маху и, признаться, не могла перечесть… Напишите, пожалуйста, что думаете… Простите, что обращаюсь к Вам с этой личной просьбой, но что-то не могу сама решить. Но писать воспоминания я могу только так».

Ответ Сталина: «Надежда Константиновна! Прочитал Ваши воспоминания залпом и с удовольствием. Нужно обязательно напечатать, по возможности без изменений».

На мой взгляд, имеется наиболее вероятный и обоснованный ответ на вопрос, кому было выгодно до предела обострить отношения Ленина со Сталиным. В этом был заинтересован прежде всего, если не исключительно, Троцкий. Кто ему помогал? Скорее всего, либо Гляссер, Володичева, либо Фотиева.

Понимая, что подобное серьезное обвинение должно быть более точно аргументировано, не настаиваю, что предложенная версия единственно верная. Любая вероятность, пусть даже и большая (скажем, 90%), все-таки не достоверность.

Существует непонятный перерыв в записях дежурных секретарей Ленина как раз на конец февраля — начало марта. Вряд ли никто из них не счел нужным отмечать свои наблюдения. В это время он диктовал статью «Лучше меньше, да лучше», где нет намека на сильное раздражение по какому-нибудь поводу; нет высказываний против Сталина (вообще не упомянуто ни одной фамилии).

В 45-м томе полного собрания сочинений Ленина в конце этой его последней работы указано: «Печатается по записи секретаря (машинописный материал)», но фамилия не приведена. Можно предположить, что та, кому диктовал Владимир Ильич, «проговорилась» о ссоре Крупской со Сталиным. Тогда Ленин мог потребовать от жены пояснений и затем написал гневное письмо генсеку.

Пожалуй, только кто-то из секретарей, а не Надежда Константиновна, мог (могла) сначала намекнуть Ленину на грубое поведение Сталина (в конце 1923 года, когда он счел нужным дополнить письмо к съезду — в пользу Троцкого, и в начале марта, когда ему стали известны подробности ссоры, да еще, возможно, в преувеличенном виде). Зиновьев и Каменев в тот период были настроены против Троцкого. Хотя, как знать, видя растущий авторитет Сталина, кто-то из них мог попытаться воспрепятствовать этому, используя веское мнение Ленина.

Едва ли самая большая и чрезвычайно важная загадка «политического завещания» связана с тем, что оно сравнительно быстро — несмотря на запрет Ильича! — стало известно некоторым членам Политбюро, после чего была спровоцирована серьезная ссора между Лениным и Сталиным.

Мог ли Троцкий использовать упомянутое письмо к съезду и конфликт Крупской со Сталиным в своих интересах?

Кому-то может показаться, что вопрос этот звучит кощунственно по отношению к прославленному деятелю Революции и Гражданской войны, павшему жертвой сталинских репрессий. Тем более что Лев Давидович посвятил Владимиру Ильичу немало своих работ, отзываясь о нем в самых возвышенных тонах.

Судя по всему, Троцкий знал о том, что Ленин в своем письме поставил его на второе место после Сталина и указал на его серьезные недостатки как руководителя. Не потому ли он утверждал в 1925 году: «Никакого «завещания» Владимир Ильич не оставлял, и сам характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключает возможность такого «завещания». По его словам, «под видом «завещания» в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка».

Формально он был прав. Юридически оформленного завещания не было. Его и не могло быть, ибо власть в Советском государстве не передавалась по наследству. Как мы знаем, Ленин не предлагал кого-то конкретно на свое место, но лишь предельно кратко и достаточно емко характеризовал некоторых партийных лидеров. Однако обстоятельства сложились так, что тяжелая болезнь, а затем смерть прервали деятельность вождя. Поэтому его последние работы оказались, по сути, именно завещанием.

Почему же Троцкий не пожелал этого признать? По-видимому, ему не понравился отзыв о нем Ленина. Ведь Лев Давидович искренно верил в свое призвание как единственного достойного преемника «вождя мирового пролетариата». Так думал не только он один, но и некоторые влиятельные большевистские лидеры.

На исходе Гражданской войны А. В. Луначарский с восторгом отозвался о талантах Троцкого и признал кое в чем его превосходство над Лениным:

«Не надо думать, однако, что второй великий вождь русской революции во всем уступает своему коллеге; есть стороны, в которых Троцкий бесспорно превосходит его: он более блестящ, он более ярок, он более подвижен…

Когда происходит истинно великая революция, то великий народ всегда находит на всякую роль подходящего актера, и одним из признаков величия нашей революции является то, что Коммунистическая партия выдвинула из своих недр или позаимствовала из других партий, крепко внедрив их в свое тело, столько выдающихся людей, как нельзя более подходящих к той или другой государственной функции.

Более же всего сливаются со своими ролями именно два сильнейших среди сильных — Ленин и Троцкий».

Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Фигуры расставлены как на шахматной доске. Две наиглавнейшие. Бесспорные лидеры. Хотя некоторые комплименты в адрес Троцкого могут вызвать улыбку: более блестящ, ярок, подвижен, да еще и подходящий актер для своей роли. Последнее, конечно же, сказано в переносном смысле, но в сочетании с первыми качествами выглядит как признание в человеке не столько политика и деятеля, сколько актера и демагога.

Луначарского восхищает его ораторский талант: «Эффектная наружность, красивая широкая жестикуляция, могучий ритм речи, громкий, совершенно не устающий голос, замечательная складность, литературность фразы, богатство образов, жгучая ирония, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности логика — вот достоинства речи Троцкого».

Такое впечатление производил Лев Давидович на своего сторонника, точнее, на многих своих поклонников. В этой связи интересно и полезно обратить внимание на реакцию других людей, представителей более или менее значительной части русского народа.

В декабре 1918 года А. Л. Ратиев пришел на объединенное собрание Курского партактива. Зал бывшего Дворянского собрания был переполнен. На сцене полукругом выстроились в два ряда люди. Вышли два военных стенографа. Каждый сел за свой стол, положив перед собой бумагу, карандаши и наган. Напряжение росло. Наконец в центре сцены появляется Председатель Реввоенсовета Республики Троцкий: наглухо застегнутая тужурка, бриджи, хромовые сапоги, пенсне. Начинает долгую речь. Говорит о международном положении. Все внимательно слушают. Переходит к внутреннему положению. И тут взрывается:

— Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товарищи, — только террором! Террором последовательным и беспощадным! Уступчивости, мягкотелости история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти…

— Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения. Это то, что, уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов, ученых, инженеров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специалистов избыток. Найти их легко. Если будем им хорошо платить, они охотно поедут работать к нам…

По заверению Ратиева, он предельно точно передал слова Троцкого. Но так или иначе, основной посыл революционного террориста был, безусловно, таким. Следует только иметь в виду: такой людоедской установки Ленин не давал.

Но может быть, в данном конкретном случае Льву Давидовичу отказало вдохновение? Тогда обратимся к его докладу на VII Всеукраинской партийной конференции 5 апреля 1923 года. Он заговорил о болезни Владимира Ильича. Обронил свежую мысль: «Создать гения нельзя даже и по постановлению могущественнейшей и дисциплинированной партии…» А то ведь кто-то думает, будто гениев производят по мудрым постановлениям, да еще усилиями могучей и дисциплинированной партии, а не каким-нибудь доисторическим способом.

Правда, затем оратор успокоил: «…но попытаться в наивысшей мере, какая достижима, заменить его во время его отсутствия можно: удвоением коллективных усилий. Вот теория личности и класса, которую в популярной форме политруки излагают беспартийному красноармейцу». Остается только пожалеть беспартийного красноармейца, которого потчуют подобными теориями.

Тут впору вспомнить высказывание Луначарского — восторженного почитателя ораторского таланта Троцкого: «К искусству отношение у него холодное, философию он считает вообще третьестепенной, широкие вопросы миросозерцания он как-то обходит, и, стало быть, многое из того, что является для меня центральным, не находило в нем никогда никакого отклика. Темой наших разговоров была почти исключительно политика».

Учтем и такие его замечания: «у Троцкого был сухой и надменный тон»; «Троцкий — человек колючий, нетерпимый, повелительный»; «Троцкому очень плохо удавалась организация не только партии, но хотя бы небольшой группы»; «Даже немногие его личные друзья… превращались в его заклятых врагов». Перед нами предстает весьма ограниченная, но чрезвычайно самодовольная, самовлюбленная, вдохновенно болтливая личность.

Уже одно это заставляет предполагать, что по отношению к партии большевиков и лично к Ленину Троцкий занимал прагматичную политику: использовал удачно подвернувшуюся конъюнктуру для возвеличивания самого себя.

Имеет смысл вспомнить несколько иные высказывания Троцкого в адрес так превозносимого им вождя и учителя. Из письма грузинскому меньшевику Чхеидзе: «Каким-то бессмысленным наваждением кажется дрянная склока, которую систематически разжигает сих дел мастер Ленин, этот профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении… Все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения».

Впрочем, Ильич не оставался в долгу, прилепив мастеру красноречия кличку «Иудушка», называя его. «проходимец», «шельмец», «подлейший карьерист». Но, как опытный политик, Ленин понимал, что работать приходится с теми людьми, какие есть. Он мог заставить трудиться на благо партии и Троцкого, и многих других, подобных Льву Давидовичу.

Безусловно, мнения людей меняются со временем. На нашей памяти сколько раз одни и те же люди непомерно восхищались вождями, а при смене руководства поносили прежних вождей, изливая свои восторги в адрес новых. Некоторые умельцы ухитрились проделать подобный трюк, своеобразное политическое сальто-мортале четырежды (от Сталина до Горбачева), а то и пять раз.

Подобные чемпионы возникли уже после Троцкого, который, надо отдать ему должное, до их уровня не опускался. Но если уж Ильич назвал его Иудушкой, то вряд ли в последующие несколько лет имел серьезные основания усомниться в правильности такого определения. Тем-то и отличается Иудушка, что до его сути не докопаешься: он говорит одно, а думает, возможно, нечто совсем другое.

Правда, из всего этого еще не следует, что именно Троцкий постарался, невзирая на тяжелую болезнь Владимира Ильича, спровоцировать его конфликт со Сталиным. Остается неясной роль в этом инциденте Каменева и Зиновьева (о ней мы еще упомянем).

«Завещание Ленина»

В письме содержится критика советского правительства в его нынешнем виде. Он предупреждал об опасностях, которые он предвидел, и вносил предложения на будущее. Некоторые из этих предложений включали увеличение размера Центрального комитета партии , наделение Госплана законодательными полномочиями и изменение национальной политики, которую проводил Сталин.

Сталина и Троцкого критиковали:

Неспособность сделать документ более доступным внутри партии оставалась предметом разногласий во время борьбы между левой оппозицией и фракцией Сталина-Бухарина в 1924-1927 годах. Под давлением оппозиции Сталину пришлось снова прочитать завещание на июльском празднике. 1926 г. Заседание ЦК.

Историк Стивен Коткин в своей биографии Сталина утверждает, что к ленинскому авторству Завета «следует относиться [] с осторожностью», и предполагает, что его, скорее всего, написала Надежда Крупская. Коткин указал, что предполагаемые диктовки не были зарегистрированы секретариатом Ленина в обычном порядке в то время, когда они якобы давались; что они были напечатаны, без стенографических или стенографических оригиналов в архивах, и что Ленин их не подписывал; что к предполагаемым датам диктовок Ленин утратил большую часть своей речи после серии небольших ударов 15-16 декабря 1922 года, что ставит под сомнение его способность диктовать что-либо столь же подробное и понятное, как Завет, и что диктовка, якобы данная в декабре 1922 года, подозрительно откликается на дебаты, имевшие место на XII съезде партии в апреле 1923 года.

Однако эта точка зрения не получила широкого распространения. Завещание было признано подлинным подавляющим большинством историков, включая Э. Х. Карра , Исаака Дойчера , Дмитрия Волкогонова , Вадима Роговина и Олега Хлевнюка . Заявления Коткина также были отклонены Ричардом Пайпсом вскоре после их публикации.

Даже те историки, которые не сомневаются в авторстве Владимира Ленина, считают, что его «Завещание» было опубликовано не полностью. Так, Евгений Гусляров в своей книге, «Ленин в жизни», приводит слова публициста Николая Валентинова, который писал о том, как уже больной Ильич ездил зачем-то в Совнарком. С вождем находилась его сестра, Мария Ульянова. По воспоминаниям Ульяновой, Ленин что-то искал в своем кабинете, а не найдя забился в конвульсиях. По возвращению в Горки для Ленина вызвали врача, которому Мария Ильинична и поведала эту историю. Но Крупская попросила доктора забыть обо всем, что сказала Ульянова, для того, чтобы не разнесся слух о том, что «какие-то письма и документы у него (Ленина) украдены».

Между тем это не единственная странность, связанная с «Завещанием Ленина». Например, Эдвард Радзинский, автор книги «Сталин. Жизнь и смерть», считает необъяснимым тот факт, что Ленин в письме потребовал «перемещения Сталина с поста Генсека» и при этом не указал имя того, кем его следовало бы заменить. Кроме того Ильич, выразив в письме опасения насчет Сталина, по сути выставил его самой подходящей кандидатурой, так как об остальных он отозвался еще более нелестно. Также Радзинскому кажется подозрительным и то, что вождь уделил слишком мало внимания экономическим вопросам.

Похожие записи:

• Выплата ветеранам труда в 2021 тюмень
• Какие врачи входят в диспансеризацию 2021
• Можно ли вернуть парфюм в магазин закон